Как порвались связи советской науки с мировой
К началу 1930-х годов отечественная академическая наука лишилась части прежних свобод. В 1930-е годы государство постоянно ужесточало правила. Одним из них был курс на неуклонное сворачивание международных научных связей. Советские ученые должны были служить только советской науке и никакой другой: кругом были враги, даже среди самих работников науки!
В годы НЭПа советские ученые спокойно ездили в загранкомандировки, в том числе длительные, стажировались и работали за рубежом, посещали зарубежные научные конференции и конгрессы, публиковали работы в иностранных журналах. Молодые ученые становились стипендиатами зарубежных филантропических фондов. Физики-теоретики Лев Ландау, Георгий Гамов, Владимир Фок, Яков Френкель были стипендиатами Фонда Рокфеллера, Игорь Тамм — Фонда Лоренца. Но и тогда командируемых за границу лиц проверяла специальная комиссия, состоявшая из представителей ЦК ВКП(б), Центральной контрольной комиссии и Иностранного отдела ОГПУ. И роль ОГПУ в этой комиссии неуклонно возрастала.
В 1929 году политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О порядке разрешения вопроса об участии делегаций СССР в международных научных съездах и о составе этих делегаций». Вопросы об участии СССР в созываемых за границей или на территории Союза международных научных съездах и конференциях, говорилось в постановлении, должны были разрешаться Совнаркомом или совещанием председателя СНК СССР с его заместителями, а персональный состав делегаций должен определяться комиссией ЦК по выездам за границу, а в случае разногласий с Совнаркомом — рассматриваться в ЦК. Поэтому с каждым годом уменьшалось число счастливчиков, получивших разрешение на выезд.
25 апреля 1931 года видный партийный деятель и академик Николай Бухарин послал председателю Совнаркома Вячеславу Молотову просьбу командировать делегацию на Международный конгресс по науке и технике в Лондоне, более похожую на дружеское письмо. «Дорогой Вячеслав Михайлович! Очень тебя прошу поставить сегодня в ПБ (политбюро.— «Ъ-Наука») в экстренном порядке и решить вопрос. Наркоминдел относится к посылке делегации весьма сочувственно». Посылка делегации во главе с академиком Николаем Бухариным была утверждена с минимальными изменениями.
На Мировой конгресс помощи ученым и исследователям в Париже в сентябре 1931 года предложено было послать член корреспондента АН СССР Ивана Луппола и вице-президента академии Николая Марра. Заведующий Секретным отделом ЦК ВКП(б) Александр Поскребышев наложил резолюцию: «Послать одного». Политбюро проголосовало за Марра.
На XV Международный съезд физиологов в Риме в августе 1932 года решено было отправить делегацию из семи человек, в числе которых было два академика — Иван Павлов и Александр Палладин, на Международный конгресс математиков в Цюрихе в сентябре 1932 года — делегацию из пяти человек, включая академика Сергея Бернштейна. Затем к делегации математиков отдельным решением политбюро был добавлен академик Николай Лузин, поскольку его неприезд на конгресс мог вызвать «известные недоумения и возможные нарекания на Советские организации».
Даже по формулировкам решений политбюро можно было понять, что число ученых, которым может быть дозволен выезд, сводится к минимуму. Крупнейший тюрколог академик Александр Самойлович был «временно командирован» в Турцию и получил на расходы 200 американских долларов. Одно временно с ним был отправлен академик Марр — «по просьбе Кемаля» (президента Турции Мустафы Кемаля Ататюрка). Резюме политбюро: «Эта кратковременная поездка может полностью исчерпать задачи первоначального контакта между советскими тюркологами и турецкими учеными».
Постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 7 мая 1934 года «О командировках за границу» всем наркоматам и другим цен тральным и местным организациям воспрещалось посылать за границу представителей групп или делегаций без санкции комиссии ЦК. Состав комиссии: секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов (председатель), заместитель председателя СНК Валерий Межлаук, заместитель председателя Комиссии партийного контроля Николай Ежов, заместитель председателя ОГПУ Яков Агранов и заведующий Особым сектором ЦК Александр Поскребышев. После убийства Кирова Андрей Жданов был направлен в Ленинград на должность первого секретаря горкома и обкома партии, новым председателем комиссии стал Ежов. В 1937 году персональный состав комиссии несколько раз поменялся — в связи с арестами ее членов.
Выпускать избранных на время, вернуть всех и навсегда
Созданию комиссии ЦК по выездам за границу в мае 1934 года предшествовало два судьбоносных административных решения, касающихся Академии наук,— о ее переподчинении Совнаркому (25 ноября 1933 года) и о переводе академии в Москву (15 апреля 1934 года).
Начинается резкое свертывание международных контактов. Работавших за рубежом ученых возвращали в СССР (или, как минимум, пытались вернуть), а выезд в заграничные командировки становился все более редким явлением. В представленном президиумом АН СССР плане заграничных командировок на 1936 год было предложено принять участие в 12 международных конгрессах и конференциях. Политбюро обсуждало участие только в одном — Международном математическом конгрессе в Осло. Делегацию было предложено сократить с 29 до 10 человек.
Работавший в Кембридже Петр Капица периодически приезжал в СССР. Во время очередного приезда в сентябре 1934 года ему предложили остаться, он отказался — и ему аннулировали выездную визу. В октябре того же года в письме председателю Совнаркома Молотову и наркому внутренних дел Генриху Ягоде нарком иностранных Максим Литвинов сообщал, что директор Кавендишской лаборатории, лауреат Нобелевской премии Эрнест Резерфорд ходатайствует о возвращении Капицы: «Полагаю, что ответ должен состоять в том, что советское государство само нуждается в услугах Капитца (так в документе.— «Ъ-Наука») и поэтому не намерено разрешать ему в настоящее время работать за границей. Постпредство может разъяснять, что наше государство считает себя вправе по своему усмотрению направлять деятельность ученых, которых оно вырастило и на образование которых были затрачены государственные средства». Той же осенью 1934 года советское руководство отказалось от дальнейшего сотрудничества с Фондом Рокфеллера.
В 1932 году председатель совета министров Турции Исмет-паша во время визита в СССР пригласил академика Николая Вавилова в Турцию. 7 августа 1934 года политбюро выносит решение: «Отклонить предложение т.т. Чернова и Крестинского о командировании академика Вавилова в Турцию по вопросам растениеводства».
С 1931 года предложения срочно вернуться на родину начинают получать два крупных химика — академик Владимир Ипатьев (выехал на Международный энергетический конгресс в 1930 году, остался на лечение в Германии в связи с раком горла, затем переехал в США) и академик Алексей Чичибабин (после трагической гибели дочери выехал за границу вместе с женой, нуждавшейся в психиатрическом лечении, работал во Франции). В феврале 1931 года вопрос об Ипатьеве и Чичибабине обсуждался в Ленинградском обкоме ВКП(б) на совещании с участием представителей Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). 6 февраля политбюро продлило их загранкомандировки на три месяца. В то же время следовало «постараться договориться с ними на месте о их действительном возвращении в СССР» (совершенно секретная записка председателя Ученого комитета при ЦИК Луначарского секретарю ЦК Павлу Постышеву). Командировки продлевались несколько раз. В июле 1932 года комиссии в составе прокурора СССР Акулова, замнаркома тяжелой промышленности Пятакова и секретаря ЦК ВКП(б) Постышева было поручено выяснить вопрос о дальнейшем пребывании академиков Чичибабина и Ипатьева за границей. Заместитель наркома иностранных дел Николай Крестинский докладывал Сталину: «Когда тов. Бухарин ехал на конгресс в Лондон, тов. Орджоникидзе, по поручению политбюро, просил его повидаться в Германии с академиком Ипатьевым и предложить последнему вернуться в СССР, пообещав, что по отношению к нему никаких репрессивных мер принято не будет и что он сможет по-прежнему работать в своем институте». Разговор не состоялся, так как Ипатьев переехал из Германии в Соединенные Штаты. Переговорить с Ипатьевым было поручено неофициальному агенту НКИД в Вашингтоне Борису Сквирскому. Ипатьев жаловался на сильное нервное переутомление, головные боли в районе левой части головы и левого уха, онемение в руках и бессонницу, просил дать ему возможность лечиться за границей за свой счет до полного восстановления здоровья. Он также сказал Сквирскому, что у него подписан годичный