Медленные танцы с Владиславом Насташевым
В Новом пространстве Театра наций грядет премьера — музыкальный перформанс «Я говорю, что люблю тебя» Владислава Наставшева. Вместе с музыкантами «Гоголь-центра» он исполнит забытые советские шлягеры 1950–1970-х годов в авторской аранжировке
В московском «Гоголь-центре» у Владислава Наставшева идут два спектакля — «Митина любовь» и «Форель разбивает лед». В Риге у него репутация модного режиссера, регулярно получающего главные театральные награды. На его спектакли не попасть ни в Новом Рижском театре, ни в Русской драме. А еще он поет. И может быть, это лучшее, что он умеет. В том смысле, что так, как умеет петь Наставшев, не умеет никто. Даже не с чем сравнить. Ну, может быть, французские шансонье? Стилистика поющих поэтов, которых мы живьем никогда не слышали, но когда-то о них читали в переводах Натальи Кончаловской. Пение-воспоминание, слабый шелест перевернутых нот и листов, исписанных от руки. Запрокинутый профиль, полузакрытые глаза и пальцы, пробующие клавиши, будто на ощупь пытающиеся определить их температуру.
У самого Влада, как у прирожденного романтика, она всегда повышенная. Не то чтобы совсем уж чахоточный жар, но мечутся руки по клавиатуре, лоб в легкой испарине и голос срывается на какие-то пронзительные, почти дискантные ноты, которые раньше могли выдавать только пионеры из хора Свешникова или солисты католических приходов во время Рождественской службы. И во всем этом есть какая-то странная, царапающая пленительность, так идущая стихам Михаила Кузмина, которые Влад поет давно. И имеет устойчивый успех, причем как среди эстетов и тонких ценителей прекрасного, так и тех, кто никогда Кузмина не читал и не собирается. Достаточно сказать, что в этом году открывать престижное мероприятие — Первую Рижскую биеннале — будет сольный концерт Владислава Наставшева.
Впрочем, у тех, кто до Риги этим летом не доедет, есть редкий шанс услышать Влада в Москве, в Новом пространстве Театра наций, где он даст серию концертов под названием «Я говорю, что люблю тебя». Это уже совсем другой и не очень привычный для него формат — советские шлягеры 1950–1970-х годов. Ретроисторией сегодня вряд ли возьмешь столичную публику. Более того, безжалостная эксплуатация «старых песен о главном» неизбежно привела к тому, что лимит зрительских симпатий на них исчерпался, похоже, надолго. Став обязательным атрибутом душного государственного официоза, они растеряли даже последнее ностальгическое обаяние. Говорю, разумеется, не про всю советскую эстраду, а про то, что принято называть «классикой». Но ее-то как раз в репертуаре у Наставшева почти нет. Интуитивно он выбрал просто красивые песни, бесхозные, полузабытые, не прошедшие кастинг Первого канала, смытые волной в бескрайние воды Стикса, где и обретаются некогда любимые голоса, чье слабое эхо лишь изредка доносится по престольным праздникам, как правило, ближе к ночи с каких-то неведомых никому волн, частот и диапазонов. Но Влад Наставшев их расслышал, запомнил и понял, как надо их петь сегодня.
Первый раз он исполнил песню из репертуара Леонида Утесова «Дорогие мои москвичи» в своем спектакле «Три сестры» в Национальном драматическом театре. Там в конце первого акта, под стоны и крики главных героинь «В Москву, в Москву!», особенно пронзительно звучавшие на латышском языке, вдруг раздался откуда-то из темноты задумчивый трогательный русский голос. «Затихает Москва, стали тихими дали…» Это была песня о какой-то несбыточной Москве, которую никому из героев спектакля не суждено увидеть. Она существует лишь в снах и мечтах сестер Прозоровых, в этом предотъездном мороке и трепете, знакомом провинциалам, отправляющимся в столицу.