Константин Станиславский: Правда и мифы
Мы не можем не откликнуться на 160-летие Константина Сергеевича Станиславского, которое отмечают в этом году. Самое простое, что можно было бы сделать, — написать "биографию"... Но мы поступили по-другому.. Так как о Константине Сергеевиче ходит огромное количество мифов, решили с помощью свидетельств его современников разобраться, что в его биографии правда, а что — устоявшийся вымысел.
Мэрилин Монро училась у Станиславского
В общем — да...
Чтобы помочь труппе выжить в тяжелое время, в начале 1920-х Константин Сергеевич вывез театр в длительные гастроли по Америке и Европе. Иностранная публика была восхищена постановками. «Может быть, русские и отстали от нас в политической жизни. Но, Боже, как они опередили нас в искусстве!» — писали в европейской прессе. В отличие от СССР, им не понадобились годы, чтобы оценить культурное наследие гения, они его тут же «схватили», тем более что здесь давно представлял русскую школу Михаил Чехов. И о ней уже ходили легенды. Режиссер Ли Страсберг создал школу актерского мастерства, где вел обучение по своей методике на основе системы Станиславского, развивал его идеи. И не только американский, но и мировой кинематограф испытал сильное влияние этих теорий и практик. Все большие звезды, учившиеся в школе впоследствии — например Мэрилин Монро, отмечали влияние этой системы. А обладатель «Оскара» Аль Пачино даже говорил: «Я не из Голливуда. Я из Станиславского».
Кричал ли он актерам «Не верю!»?
Не часто. И не кричал...
Фраза «Не верю!» стала визитной карточкой режиссера, ее затаскали, как старый халат... Будем говорить честно: точно так же, как про Раневскую обыватели знали только «Муля, не нервируй меня!», так и про Станиславского многие помнят только «Не верю!» Лично убеждалась, что некоторые актеры умудрились всю жизнь прожить без чтения хотя бы базовых книг о системе, хотя и сдавали когда-то экзамены в театральном. Наверное, просто этот билет «не попался»... Итак, «Не верю!» На самом деле Константин Сергеевич далеко не так часто произносил эту фразу на репетициях и всегда отмечал, что говорит «не от своего лица», а от имени простого зрителя который не верит в то, что происходит на сцене. И говорил он это не пренебрежительно-уверенно, как делают некоторые его «последователи», а деликатно, и даже извиняясь: «Я от имени моего соседа-зрителя бросаю вам как режиссер реплику «Не верю!»... Принимайте мое «не верю» спокойно, делово... доверчиво!»
«Как в непогрешимо верном зеркале, отражалось на нем все, что происходило на сцене, — вспоминал ученик Константина Сергеевича, актер МХАТа Всеволод Вербицкий. — Оно менялось ежесекундно, и тысячи оттенков и переживаний волшебно сменялись на нем. Вот он весь нагнулся вперед... Глаза весело горят. Он громко и заразительно хохочет... Это значит — актеры живут и действуют по правде, и на сцене — праздник! Вот он откинулся назад. Брови нахмурены. На лице суровость сменяется скукой и равнодушием... Это значит — актеры начали представлять, сбились на штампы, и на сцене — будни. Обмануть его со сцены было невозможно!»
Он признавал, что может сыграть не все.
Признавал... И играл — не все.
«Когда после генеральной репетиции «Села Степанчикова» Владимир Иванович Немирович-Данченко отобрал у него роль полковника Ростанева и передал ее Массалитинову, театр ахнул и ужаснулся в ожидании: что же будет? — опять же из воспоминаний Вербицкого. — Ничего не было! Он беспрекословно подчинился авторитету режиссера, хотя роль полковника наряду с доктором Штокманом считал наиболее удачной из всех, им сыгранных. Ни звука протеста, ни слова ропота не услышали мы от него по этому поводу. Раз Владимир Иванович считает, что он плох, значит, так оно и есть. Когда Владимир Иванович после просмотра «Мудреца» делал замечания всем участникам, надо было видеть, как Станиславский с видом почтительного, робкого новичка выслушивал указания режиссера и, как старательный ученик, аккуратно записывал в тетрадку все, что тот говорил».
И еще Станиславский понимал, как волнуются другие. Константин Сергеевич был предельно доброжелателен и вежлив, встречаясь с молодыми актерами. «Когда перед вступительным экзаменом в Художественный театр он подходил к экзаменующимся, близким к обмороку от страха перед предстоящим испытанием, с ласковой, доброй улыбкой, — продолжает свой рассказ Вербицкий, — с каждым здороваясь за руку, говорил им несколько успокоительных, ободряющих слов, у всех на душе становилось светло и радостно... В зависимости от того, каким ты явился перед ним, он мог быть с тобой и суров до грубости и ласков до нежности.
Его порицание доводило до слез. Его похвала окрыляла и вдохновляла».
Он требовал от актеров забыть, заходя в театр, о быте
Правда!
Начнем с того, что, по свидетельствам таких актрис, как Алла Тарасова, Ольга Андровская, Ангелина Степанова, именно при Константине Сергеевиче в театре установился набор правил, которые застали еще актеры 60—70-х годов. Ирина Мирошниченко, поступившая сюда в 65-м году, лично рассказывала мне, как ее первое появление в театре В БРЮКАХ вызвало вопросы у мхатовских стариков. А уж в 20-е годы в театре было бы немыслимым появиться даже в кофте или пальто... с не продетыми рукавами. Это считалось небрежностью. Актер должен был, зайдя в святые двери, как змея шкуру, «сбросить» с себя все бытовые проблемы, «очиститься», подготовить себя к тому, чтобы репетировать. «В театр нельзя входить с грязными ногами. Грязь, пыль отряхивайте снаружи, калоши оставляйте в передней вместе со всеми мелкими заботами, дрязгами и неприятностями, которые портят жизнь и отвлекают внимание от искусства. <...> Между тем в подавляющем большинстве случаев актеры вносят в свой театр всякие житейские мерзости: сплетни, интриги, пересуды, клевету, зависть, мелкое самолюбие. В результате получается не храм искусства, а плевательница, сорница, помойка...» Это выдержка из книги Станиславского «Работа актера над собой».