Гела Месхи: "Идти своей дорогой"
Родители уважают мой выбор. Они всегда знали: как Гела скажет, так и будет. В Кате души не чают. А как иначе? Посмотрите на мою жену - это же самая красивая женщина России!
Хлопок, взрыв! Вместе с ударной волной прямо в голову летит чемодан, сбивает с ног, опрокидываюсь за борт и ухожу под воду. Холодно, Ладожское озеро не прогревается даже летом. К тому же нырнул я достаточно глубоко. Открываю глаза, вижу наверху проблеск света, изо всех сил начинаю грести и выбираюсь на поверхность. Рядом маячит голова оператора Глеба Вавилова. Слава богу, с ним тоже все в порядке! Ведь ему пришлось прыгать следом за мной с тяжеленной кинокамерой наперевес. Ребята-каскадеры вытаскивают нас на баржу.
Так снимался один из эпизодов фильма «Спасти Ленинград». Честно говоря, рискую на площадке нечасто, знаю, чем закончилась подобная история для Евгения Урбанского, решившего в «Директоре» самостоятельно исполнить трюк на машине. И с пиротехникой я тоже на «вы», с ней вообще следует обращаться аккуратно, ведь люди, отвечающие за киношные взрывы, иногда могут ошибиться и переборщить, заложив слишком мощный заряд. Но когда пришло время снимать эту сцену, всеми фибрами души ощутил, что должен отказаться от дублера и исполнить ее сам. Оператор так зажегся идеей, что схватил ручную камеру и вместе со мной бесстрашно плюхнулся в воду. Надеюсь, на экране эпизод будет смотреться красиво и зрители оценят наши усилия.
События Великой Отечественной для меня — святое. Считаю, что молодое поколение должно знать правду о страшной войне. Особенно сегодня, когда предпринимается множество попыток переписать историю. Сценарист и режиссер Алексей Козлов обратился к малоизвестному эпизоду Ленинградской блокады, получившему название Ладожский «Титаник». Всего несколько лет назад с него сняли гриф «секретно». В той трагедии по некоторым подсчетам погибло полторы тысячи человек. Когда в 1941 году нацистские войска взяли город в кольцо, руководство решило эвакуировать курсантов военных училищ. Единственный путь на Большую землю лежал через Ладожское озеро. Шестнадцатого сентября снарядили баржу. Кроме курсантов на нее погрузили всех, кто достал спецпропуск. Плавсредство оказалось перегруженным, кроме того, на озере начался сильный шторм, а волны на Ладоге порой достигают шести метров. Баржа стала тонуть, но людей не выпускали из трюма, и те прорубили топорами задраенные люки. Капитан послал в эфир сигнал бедствия, однако его перехватила фашистская авиация, и баржу атаковали немецкие бомбардировщики. Спаслись единицы, именно их воспоминания были засекречены на долгие годы. Читал основанный на этих мемуарах сценарий, и ком стоял в горле, еле сдерживал слезы.
Мне предложили роль офицера НКВД, которому поручили вывезти архив. Конечно же, когда баржа начала тонуть, первое, что пришло на ум, — сбросить машину с протоколами чекистских допросов за борт как балласт. И мой герой, подневольный службист, не давал этого сделать — ведь ему грозило наказание за утрату документов вплоть до расстрела. Но в конце концов он переосмысливает происходящее, перерождается в другого человека и осознает: жизни людей дороже. Я старался это донести.
Пробы проходили на «Ленфильме». Меня переодели в военный мундир, дали в руки текст, сняли. Режиссер сидел рядом с камерой, но отделался стандартной фразой: «Мы с вами свяжемся». Обычно я точно знаю, удалось ли произвести впечатление, а тут пребывал в растерянности. Даже своему агенту Ольге позвонил: «Не понимаю, хорошо попробовался или нет?» Вернулся в Москву и несколько дней находился в крайне нервозном состоянии. Отпустило, когда Ольге сообщили: «Гела нам понравился, роль его!»
Счастлив, что судьба свела с потрясающим режиссером, работали с Алексеем Козловым душа в душу, понимали друг друга с полуслова. Для фильма выстроили три точные копии той баржи, что затонула на Ладоге в ночь с шестнадцатого на семнадцатое сентября 1941-го. Основную декорацию возвели в павильоне, второе судно и третье, вспомогательное, стояли на воде. Не поверил своим глазам, когда в первый съемочный день увидел, как громадная массовка движется к барже по качающемуся на воде понтону. Ладога себе не изменила — штормило постоянно. Но ощущение опасности помогало удерживать нужное состояние в течение всей съемочной смены.
Мой трюк готовили с каскадерами часа три. Они настоящие профессионалы, все рассчитали до миллиметра, так что чувствовал себя в полной безопасности. Перед командой «Мотор!» отрепетировали сцену два раза. Мне удалось даже отыграть эмоции, когда в голову летел чемодан. В те дни до нас дошла трагическая весть, что на съемках другой картины каскадера раздавил танк, поэтому ребята предприняли последнюю попытку отговорить:
— Гел, может, все-таки позвать дублера?
— Позовете, если ничего не получится.
Но у меня получилось. Все были в восторге. Я в том числе. С нетерпением жду премьеры.
— Наверное, актером еще в школе решили стать?
— Сначала, как многие мальчишки, увлекался спортом — футболом, настольным теннисом, греко-римской борьбой. Правда, и в самодеятельности участвовал, но так, несерьезно, скорее дурачился. Тогда на эстраде наступил звездный час Шуры, Верки Сердючки. На школьных концертах выступал с пародиями на популярных артистов — зуб закрашивал черной краской, чтобы больше походить на Шуру. Публике нравилось, смеялись от души. Однажды учительница по литературе организовала конкурс чтецов, я тоже принял участие и неожиданно занял первое место. Вероятно заметив некие способности, преподаватель буквально за руку отвела меня в Театр-студию Вячеслава Спесивцева на Красной Пресне. Гляжу: вокруг много увлеченных ребят, девчонок, все — мои сверстники.
Спесивцев работал по собственной методике: тебя, как щенка, вышвыривали на сцену, а уж там, будь любезен, сам выкручивайся. Но несмотря на все сложности, мне в студии настолько нравилось, что всерьез задумался о поступлении в театральный институт. С нами часто работали взрослые актеры, матерые, классные. Был от них в полном восторге, многому учился. Держали нас в ежовых рукавицах. Получил три минуса от педагогов, и все — отчислят. Кто-то из ребят не выдерживал, уходил, но места не пустовали, их тут же занимали новые студийцы. На сцене дебютировал в спектакле «Чайка по имени Джонатан». Родители присутствовали на премьере, аплодировали, гордились мной. Периодически Спесивцев приглашал пап и мам своих учеников на собрания. Однажды спросил:
— А где родители Гелы Месхи?
— Мы здесь!
— Сын у вас молодец, старается, талантливый парень — далеко пойдет.
Мама была в восторге. После такой похвалы Вячеслава Семеновича мне оставалось лишь одно: оправдать надежды — поступить в театральный. Показывался везде, взяли в ГИТИС на курс Владимира Алексеевича Андреева. Но там не понравилось. Я, юный максималист, крайне требовательный к себе, ожидал той же строгости и от мастера. Однако проучившись год, понял, что не дождусь, так и буду ходить в институт как на тусовку, а это страшно расхолаживало. Забрал документы и отправился поступать по новой. На сей раз взяли во ВГИК в мастерскую Владимира Александровича Грамматикова, от которого тоже ждал жесткости, в хорошем смысле слова тирании. Однако история повторилась. К тому же я почему-то был уверен, что сразу начну сниматься в кино. Но когда этого не случилось, снова забрал документы. Мама переживала: «Когда же ты наконец остановишься?!»
Своего мастера я обрел с третьей попытки — им стал Константин Аркадьевич Райкин. На экзаменах в Школе-студии МХАТ читал лермонтовского «Демона», монолог из есенинского «Пугачева». Очень люблю поэзию Есенина — она дает возможность проявить широкую гамму чувств. В приемной комиссии сидели Райкин, его жена Елена Ивановна Бутенко, другие педагоги. Константин Аркадьевич, слушая меня, постоянно улыбался, а я радовался: значит, все хорошо! Дошел до слов: «Каплет гноем смола прогорклая / Из разодранных ребер изб. / Завтра ж ночью я выбегу волком / Человеческое мясо грызть. <...> Ради Бога, научите меня, / Научите меня, и я что угодно сделаю, / Сделаю что угодно, чтоб звенеть в человечьем саду!» А потом провел рукой по лбу, словно вытирая пот, и стряхнул ее. Райкину это понравилось. Остановил:
— Что ты сейчас сделал?
— Скинул состояние.
Больше вопросов ко мне не возникло, поступил. Курс подобрался сильный, многие ребята успешны в профессии: Никита Ефремов, Аня Чиповская, Карина Андоленко, Тема Быстров... Всех мастер взял за жабры, научил играть. Райкин безумно жесткий педагог и режиссер. Однажды на занятиях показывали с Никитой Ефремовым этюд-наблюдение. Как нам казалось, классно придумали. Вдруг Райкин резко обрывает: «Это что такое? Вы совсем страх потеряли? Почему пришли пустыми, ненаполненными?! Хотите вылететь с курса?!» Крыл нас так, что буквально прибил к земле, закатал в асфальт. Ничего не могли ответить. Нас, здоровых мужиков, душили слезы. Я улучил момент, выскочил в туалет, там прорыдался и вернулся на занятия. Для Райкина это было нормально. После него нам ничего не страшно. Так закалялась сталь.