Гений вне морали, или Смертоносная красота. Как Оскар Уайльд и эстетизм проиграли современному миру
16 октября 1854 года родился Оскар Уайльд. Корреспондент «Сноба» Алексей Черников побеседовал с писателем, профессором СПбГУ Андреем Аствацатуровым о том, за что викторианская эпоха выбрала Уайльда козлом отпущения, был ли он моралистом, почему его можно считать русским писателем, в каких случаях порок позволителен гению, приводит ли заточение в башне из слоновой кости к жизненному краху, почему стремление к красоте требует от человека гибели и возможен ли сегодня подлинный трагический эстетизм, а не постмодернистский вульгарный маскарад
Уайльда обвиняли в имморализме, но наиболее тонкие его интерпретаторы (скажем, Набоков) догадались, что на самом деле Уайльд — моралист. Давайте окончательно утвердим или опровергнем это. Я на стороне Набокова, потому что красота, благо и истина идут вкупе. А вы?
Этот вопрос поднимался еще при жизни Уайльда — в первую очередь в связи с «Портретом Дориана Грея». Сам Оскар Уайльд в коротком афористическом предисловии к этому роману объявляет себя вне морали. Его эстетическая программа не предполагает назидательности и морализма — она предполагает лишь создание красоты. И здесь мы упираемся в очень важную проблему: всегда ли создание красоты влечет за собой мораль? И возможна ли красота зла?
Сказки Уайльда кажутся отчасти добрыми, отчасти моральными, даже может показаться, что они учат читателей не быть эгоистами. Набоков отмечал эту их сторону, но я не могу с ним согласиться. Эти сказки не учат добру, и их не нужно рекомендовать детям, как это делали в СССР в учебниках английского языка. Уайльд очень не любил благотворительность, и в его сказках по этой причине не может содержаться призыва делать добро. Ради чего совершают добрые, христианские поступки герои сказок Уайльда? Не ради Христа, а ради самих себя, ради того, чтобы стать подлинными художниками. Они слишком поглощены собственным совершенством, им неинтересна судьба тех, кому они помогают. А это приводит их к эгоизму в квадрате, даже в кубе.
К тому же в этих сказках очень ярко проявлен декадентский мотив умирания, их герои умирают красиво, трагически, замечательно… Смерть приводит их к некоему просветлению и преподносится Уайльдом как удивительное удовольствие. Вот это занимает Уайльда, а моральные уроки — нет. Для него не существует религиозного чувства, он эстет. Там, где у христианина Бог, у него — эйдос, красота. В его ранних сказках воспевается красота почти языческая. Она просто чуть усложнена христианским трагизмом. Уайльд увлечен процессом творчества, а не истиной и благом, процессом мышления, а не знанием, процессом написания текста, а не целью этого процесса…
Утонченный разврат, которому предавался Уайльд и многие другие прекрасные люди, совсем не вредит душе идеалиста, как показала история. А какие еще пороки и преступления позволительны гению? Где пролегает та моральная красная линия, после которой гений самоуничтожается, становится примитивным чудовищем?
Гений жаждет пиршества духа. Он хочет открытия новых перспектив, новых сторон реальности. То есть гений не идет сознательно в некий чувственный разгул и не ищет в нем новых ощущений для себя — он может так поступить, но это никогда не станет для него целью. Он может просто не заметить, когда оказывается вне морали. Мне кажется, это и отличает гения от примитивного и злого существа. «Простые люди» ведь гонятся за сильными ощущениями, которые имеют свойство притупляться. Тогда человеку требуется все более и более острых впечатлений, и со временем они неизбежно становятся примитивными, а сам человек деградирует. Так происходит, потому что его сознание замкнуто на самом себе — он не стремится, как гений, за горизонты реального, он все время находится в реальном и просто сознательно идет на жизненные ошибки и злодеяния в погоне за аффектом.
Этот процесс описан в «Портрете Дориана Грея»: сначала имморальность Дориана связана с его интересом к высоким проявлениям искусства, потом — с интересом к интерьерам, дизайну, далее — к побрякушкам, в конце концов — к чувственным удовольствиям, наркотикам и разврату. Пиком его разложения становится интерес к самому себе, к своей неотразимости. И на этом моменте он открывает новый тип разврата — быть хорошим, наслаждаться тем, какой он хороший. Гений так не поступает. Он может совершить злодейство, но как бы «по ходу дела», не обращая на это внимания, в процессе реализации какой-то своей высокой задачи.
Все мы знаем, за что именно Уайльда посадили в тюрьму. Наверняка в ту пору подобные «преступления» совершал не он один, но такая чудовищная судьба досталась именно ему. За что Уайльд так жестоко поплатился, чем он так сильно мешал своей эпохе?
Действительно, все декадентские пороки Уайльда были широко распространены в британском обществе. Это было модно. Но Уайльд стал жертвой маркиза Куинсберри, который шантажировал правительство и мог сильно влиять на какие-то общественные процессы. У сына этого маркиза, Альфреда Дугласа, была особая связь с Уайльдом, и Куинсберри это не нравилось. Уайльду просто не повезло. Его противник оказался слишком влиятельным человеком, против такого ничего сделать было нельзя. Если бы не Куинсберри — он бы не сел в тюрьму, да и общество ему бы все простило (а общество его не очень любило, конечно, но до всесторонней ненависти и презрения, если бы не унизительный суд и последующее заключение, дело бы никогда не дошло). Викторианская мораль должна была на ком-то оттоптаться. Козлом отпущения был выбран Уайльд, но это была чистая случайность.