Система П.В.О. – Пелевин Виктор Олегович
Чтобы развеять сомнения в том, что Виктор Пелевин существует, журналист Роман Супер позвонил писателю и поговорил с ним. Однако в процессе разговора с легендой современной русской прозы Супер сначала усомнился в собственном существовании, а затем – в том, что набрал правильный номер.
РОМАН СУПЕР: Есть мнение, что вас не существует. Говорят, Виктор Пелевин – это выдумка издательства, которое много лет работает с чем-то под названием «Виктор Пелевин». Каждый год выходят романы, при этом нет ни ваших интервью, ни ваших автограф-сессий, ни ваших фотографий. Нет никаких вещественных доказательств того, что вы существуете. Насколько безумна мысль о том, что вас не существует?
ВИКТОР ПЕЛЕВИН: Она не безумна, напротив, она абсолютно разумна. Существую ли я? Существуем ли мы все вообще? Вам кажется, вы существуете?
РОМАН: В первой половине дня я не уверен, а вот ближе к вечеру начинаю думать, что существую.
ВИКТОР: Я понимаю, это поэзия повседневного. Но если копнуть глубже: вы можете с уверенностью заявить, что вы существуете? Что является главным свидетельством вашего существования?
РОМАН: Я много работал журналистом, снимал репортажи, потом начал снимать документальное кино. Я могу открыть интернет, зайти на платформу, где опубликован мой фильм, посмотреть его и понять: «Да, я помню, я это делал». Для меня это вещественное доказательство того, что я существую. Как и это интервью. Оно выйдет в журнале, кто-то прочтет его. Это тоже доказательство того, что я существую.
ВИКТОР: С одной стороны, да. С другой – не кажется ли вам, что вы сейчас сидите, ощущаете стул под своим задом; пол под своими ногами. При этом нет доказательств, что это все не иллюзия, что ваше сознание на самом деле находится где-то совершенно в другом месте. Творчество тоже не доказывает вашего существования. Возможно, это просто проекция сознания или воображения. Понимаете?
РОМАН: «Бывает еще, проснешься ночью где-нибудь в полвторого. И долго-долго глядишь в окно на свет так называемой Луны. Хоть давно уже знаешь, что этот мир – галлюцинация наркомана Петрова, являющегося, в свою очередь, галлюцинацией какого-то пьяного старшины». Так получается?
ВИКТОР: Отчасти.
РОМАН: Вы простите, но голимой кастанедовщиной уже лет двадцать никому голову запудрить нельзя.
ВИКТОР: Кастанеда тут совершенно ни при чем. Я вообще не понимаю, почему люди так на нем зациклились в свое время.
РОМАН: Давайте зациклимся на другом. Этот вопрос может прозвучать для вас обидно, но мне все равно хочется его задать. Виктор Олегович, каждый год выходит ваш новый роман, и каждый год в моем фейсбуке всплывают десятки однотипных сообщений. Примерно следующего содержания: «Ну понятно, Пелевин опять издал ту же самую книгу, что написал в прошлом году, в позапрошлом году, десять лет назад». Из года в год вы пишете одну и ту же книгу. Зачем?
ВИКТОР: Я в целом считаю, что человек рожден для того, чтобы заниматься чем-то одним. Так и происходит. А сколько воплощений у этого «одного» будет, никому неизвестно. Вот я делаю, допустим, что-то, что мне интересно. Кому еще это интересно, зачем это кому-то нужно, мне, честно, абсолютно без разницы. Вот и все.
РОМАН: Пелевин – это архетип из 1990-х, человек из моего детства, уже не из твоего. Когда я читал довольно скудную статью в «Википедии», то обнаружил, что тебе всего 28 лет. Ты меня моложе на десять лет, а столько всего уже сделал, и сделал хорошо. Сейчас давай немножко отмотаем в самое начало. Ты родился в Реутове…
ЮРИЙ БОРИСОВ: Все думают, что я родился в Реутове.
РОМАН: А это не так?
ЮРИЙ: Я родился в самолете.
РОМАН: В каком?
ЮРИЙ: В обыкновенном. Родился во время полета.
РОМАН: Твое детство было безоблачным?
ЮРИЙ: Мое детство – как масло, растаявшее и размазанное по куску черного хлеба. Я не помню своего детства. Помню, бабушка ставит меня на траву и говорит: «Беги по росе, это полезно». И я бегу. Или помню, как уехал однажды на электричке. Мы ехали на дачу с семьей. На нужной остановке все вышли, а я остался в электричке и проехал еще 20 минут, пока папа с мамой поняли, что забыли меня. Потом меня передали куда-то в отдел милиции, оттуда отправили в интернат. Я прожил там несколько недель, пока родители меня нашли.