Матросская вышина
Илья Лагутенко рассказал главному редактору Esquire о морях, кораблях, новом альбоме и о том, каково быть музыкантом, чьи песни монетизирует Центробанк.
СЕРГЕЙ МИНАЕВ: Ты как-то рассказывал, что на радиостанциях, куда ты приносил свой альбом в 1997 году, тебе говорили: эта музыка – туфта однодневная, а ты вообще закончишь свои дни в наркологической клинике.
ИЛЬЯ ЛАГУТЕНКО: Да, часто так говорили.
СЕРГЕЙ: Кто-то спустя годы извинился?
ИЛЬЯ: Не помню, вряд ли. Одним из немногих, кто изначально поддержал нас, был Костя Кинчев. Но и он не удержался – как-то после концерта сказал мне: «Ты же понимаешь, никто не пройдет мимо «винта». И я через это прошел, и ты пройдешь!» Двадцать лет спустя я могу заявить, что избежал наркотиков. Более того, мне довелось встретить своих кумиров, чья музыка на меня повлияла. И они тоже избежали. Выходит, не все идут по пути стереотипов.
СЕРГЕЙ: Хочу спросить тебя о людях, чья музыка повлияла и на меня. Каким образом сложился ваш альянс с Бреттом Андерсоном, вокалистом Suede?
ИЛЬЯ: Забавная история была. На Suede я в том числе равнялся, когда мы записывали первые альбомы «Мумий Тролля». И вот спустя несколько лет снимается безумный фильм «Параграф 78». Человек, отвечавший за саундтреки, решил, что в фильме должна быть правильная музыка. И пошел к своим любимым группам. Многие откликнулись. Так и мне предложили записать что-то вместе с Бреттом. И вот как-то вечером в Москве идет снег, мы сидим в баре возле кинотеатра «Россия», туда забегает Андерсон, и мы обсуждаем запись совместной песни. Быстро находим общий язык. Его группа тогда почти распалась, не гастролировала, он переживал – а тут новая работа, новые впечатления. Он разоткровенничался, мы прекрасно провели вечер. Закончилось все немного странно: я перевел половину песни на русский, а половину Бретт спел в своей студии без нашего присутствия. Мне запомнилась его фраза: «Если бы не я, карьера Дэвида Боуи давно бы закончилась». Он заявил это на полном серьезе. «Я перезапустил карьеру Боуи!» – сказал Бретт Андерсон.
СЕРГЕЙ: Он трезвый был в этот момент?
ИЛЬЯ: Абсолютно. Он говорил: «Ты же слышал наш альбом Trash? В нем много отсылок к Боуи. Именно я вернул его широкой публике, а то о нем уже успели подзабыть. Интересная мысль на самом деле. Так можно сказать и про «Мумий Тролля» – многих мы открыли для российского слушателя. (Смеется.)
СЕРГЕЙ: «Мумий Тролль» открыл как минимум Земфиру и еще одну очень хорошую группу, чья история, к сожалению, оказалась короткой, – «Сегодня ночью».
ИЛЬЯ: Да, многое не состоялось из того, что нам хотелось. Это были первые эксперименты. Каждый успешный артист думает: «Сейчас мы создадим свой лейбл, начнем открывать новые имена, соберем единомышленников!» И эти «старые песни о главном» наконец-то убьем – потому что их давно пора заменить. Казалось, что это возможно, что новые талантливые артисты – вот они, вокруг тебя, с миллионом новых песен, только выбирай: Земфира, «Сегодня ночью» и так далее. Но есть такая штука, как человеческий фактор, и зачастую он важнее любых договоренностей. Людей заносит, они уходят, ваши пути расходятся.
СЕРГЕЙ: Какие у тебя отношения с Земфирой сейчас?
ИЛЬЯ: Никаких в общем-то. Уже много лет. Мы иногда встречаемся случайно. Здороваемся. Она рассказывает, что у нее происходит, про новые туры, пластинки, вообще как жизнь идет, что психолог ей советует. И так далее.
СЕРГЕЙ: Вы не ищете встреч?
ИЛЬЯ: Я не ищу встреч. Я честно признаюсь, что на протяжении вот уже лет десяти вообще не искал встреч ни с кем. Скажу так: я, наверное, не хотел влезать в чужое пространство. Я всегда считал, что люди должны совпасть друг с другом, увидеть друг друга на улице и понять, есть ли им о чем поговорить.
СЕРГЕЙ: Расскажи мне, как так вышло: конец 1980-х, русский рок на взлете, сложные тексты, полные стадионы на концертах, куча команд от «Звуков Му» до «Наутилуса», а потом остаются только три имени: «Мумий Тролль», Земфира и «Сплин». И большой поэт Дельфин. На мой взгляд, по крайней мере.
ИЛЬЯ: Мне самому непонятно. Мне кажется, что и другие как-то существуют. Можно, конечно, сетовать на то, что время изменилось. Действительно, в 1980-е музыка значила многое. Я вот до сих пор остаюсь меломаном, пишу, издаю музыкальные альбомы, ориентируюсь на формат виниловой пластинки. Нужно ли это кому-нибудь в России? Думаю, надо было все-таки эти «старые песни о главном» вычеркнуть.
СЕРГЕЙ: Ты считаешь, проблема в них?
ИЛЬЯ: Я уверен, что они очень сильно повлияли на развитие вкуса. Может быть, это мне не близок ностальгический контент, я не слушаю такую музыку дома. Три хита готов послушать по специальному поводу, но не более того. В Лас-Вегасе есть небольшие театры, в которых поют и Барри Манилоу, и Барбра Стрейзанд. Съезди, послушай. Надо было по тому же принципу открыть казино на Арбате со «старыми песнями» – кому надо, ходили бы в это казино и слушали бы музыку из прошлого. И этого было бы достаточно.
СЕРГЕЙ: Ты следишь за русским рэпом, который сейчас примерно то же, что и русский рок в 1980-е? Оксимирон, Хаски, все эти рэп-баттлы?
ИЛЬЯ: Отчасти. Во Владивостоке есть фестиваль V-ROX, который я сам придумал, чтобы открывать новые имена. Я слежу за тем, что происходит в музыке, опираясь на мнение людей, которые мне важны. Прихожу и спрашиваю: расскажите, что у вас тут интересного? «Мумий Тролль Music Bar» в Москве на Тверской тоже создавался как площадка для новых артистов. Там сейчас работает Саша Гагарин из группы «Сансара». Я всегда с ним советуюсь, каких музыкантов можно послушать, посмотреть, на какой концерт сходить. Но случись мне попасть на их живые выступления – муть, как правило. Непонятно, что в них интересного. Дело не в том, что я не врубаюсь. Много лет я ездил по мировым музыкальным фестивалям. Я помню, увидел в баре выступление рэперов из Чили, которые читали на испанском, – два мальчика и одна девочка, Ана Тижу, а в зале, как в анекдоте: трое русских, два японца и пара местных американцев – ее еле слышно, но оторваться было невозможно: глаза горели, необъяснимая энергетика! Вот что меня трогает. Она, кстати, теперь стала большим артистом в испаноязычном мире.