Выживание, но не жизнь
Двадцать миллионов человек в России живут бедно, по стандартам сорокалетней давности, и почти не имеют шансов что-либо изменить
Стать бедным в России очень легко — достаточно родить второго (для надежности третьего) ребенка или потерять работу. Свыше 70% всех бедных семей — семьи с детьми. В целом статистика такова: бедны, то есть живут на сумму менее прожиточного минимума (ПМ) на человека, 26,3% семей с двумя детьми и 51% семей с тремя детьми и более. Малоимущими также являются 28% неполных семей с детьми и 20,6% молодых семей.
Бедность также концентрируется в сельской местности: к малоимущим относятся около трети жителей сел с населением до тысячи человек и около четверти — в поселках от тысячи человек и выше.
В среднем в бедных семьях на человека приходится около 7000 рублей в месяц — это примерно 70% ПМ (11 280 рублей с января 2019 года). А 5,5% россиян и вовсе живет на меньшую сумму.
Причина бедности в России банальна — в первую очередь это низкая заработная плата. В селях нет рабочих мест или же они плохого качества — в теневом секторе, с низкими зарплатами. Но и в городах зачастую ситуация не лучше: возьмите среднюю зарплату в 40 тыс. рублей и разделите ее на четверых (двое детей, мама еще не вышла из декрета) — получите ровно прожиточный минимум. Подчеркнем: это средняя зарплата, на которую влияют высокие доходы топ-менеджеров корпораций. В реальности по стране речь идет о других цифрах. Не удивительно, что, принимая решение, заводить ли второго и особенно третьего ребенка, семья фактически оказывается перед экзистенциальным выбором: что предпочесть — хоть сколько-нибудь устроенную жизнь, где не надо по полгода копить на новую обувь, или жизнь на грани бедности?
Напомним, прожиточный минимум включает в себя не только определенный набор продуктов, но и услуги (в основном это ЖКХ и транспорт, «прочие» тоже предусмотрены, но в небольшом объеме), одежду и обувь, лекарства, канцтовары и т. д. То есть это действительно минимум, честно обеспечивающий выживание, но и только. Платная стоматология или анализы, кружки для детей и тем более современная бытовая техника или платное образование сюда не входят, а доходы в размере прожиточного минимума на человека не дают возможности накопить на них. Словом, современная бедность — это невозможность жить по стандартам всего общества, и это далеко не так безобидно, как кажется.
Подчеркнем, все это время мы ведем разговор о так называемой абсолютной бедности — доходы ниже прожиточного минимума. Но есть и бедность относительная. Росстат совместно с группой ученых уже два года ведет разработку новых методов оценки бедности, и в апреле этого года новостные ленты взорвало сообщение о том, что не могут позволить себе купить каждому члену семьи две пары подходящей по сезону обуви 35,4% семей, а 53% не могут справиться с незапланированными расходами — на срочные медицинские услуги, ремонт жилья и т. д. Тогда Кремль даже попросил Росстат дать объяснение таким странным цифрам. На самом деле ужасаться тут нечему: статистики совершенно правы в том, что необходимо разработать новые критерии оценки бедности. Бедность надо оценить по-другому — не по доходам, а по потреблению. На этом строится так называемый метод относительных лишений (relative deprivation), его цель — исследовать, какие товары и услуги сегодня являются стандартом в нашем обществе. Если большинство населения может позволить себе приобрети две пары обуви на сезон, то те, кто не может себе этого позволить, будут бедными относительно этого показателя. Естественно, обувь — показатель далеко не единственный (подробнее см. «Бедность — угроза качеству экономического роста»). Смысл такого подхода в том, чтобы приблизить официальные оценки бедности к реальным ощущениям людей и вывести наше понимание проблемы бедности на уровень развитых стран. Потому что, цепляясь за абсолютную бедность, мы упускаем тот факт, что наши представления о комфортном и достойном уровне жизни с 1980–1990-х годов серьезно ушли вперед. И если правительство хочет вести содержательную борьбу с бедностью, оно должно это признать.
Тридцать беднейших
Чтобы дать картину бедности по регионам, мы использовали соотношение модального (то есть наиболее часто встречающегося) дохода в каждом регионе и регионального же прожиточного минимума. В дополнение использовали данные Росстата о доле населения с денежными доходами ниже прожиточного минимума в каждом регионе. Картина получилась следующая (см. карту в конце). Пятнадцать субъектов федерации можно считать относительно богатыми: модальный доход в них выше полутора местных прожиточных минимумов. В самом богатом Ямало-Ненецком автономном округе это 1,8 ПМ. Доля людей с доходами ниже ПМ в этой группе богатых регионов не превышает 10,3% населения (в Ямало-Ненецком округе — 7,7%, это абсолютный минимум по стране). Среди 15 богатейших — все, кого мы ожидали там увидеть: нефте- и газоносные провинции, крупнейшие города и области вокруг них — Москва и область, Санкт-Петербург и область и т. д.
Дальше идет группа «середнячков» — 39 регионов, где модальный доход между 1,25 и 1,5 ПМ, а доля бедных — от 10,5 до 17,5%. Это в основном Центральная Россия и часть сибирских и дальневосточных регионов.
И наконец, группа беднейших регионов (их 31, и это более трети регионов России), где модальный доход равен или чуть выше (до 1,25) ПМ, а доля бедного населения подчас превышает 40%. Это почти весь Кавказ, значительная часть Сибири, Поволжье. Есть и два региона, где модальный доход даже ниже ПМ, — Тыва и Ингушетия.
Удивляет как присутствие в этой группе таких, казалось бы, крепких регионов, как Красноярский, Пермский края, так и засилье в ней туристических регионов — тот же Кавказ, Астрахань, Алтай, Крым, Карелия. Как получается, что регионы, куда ежегодно отправляются тысячи туристов, остаются беднейшими — ведь в денежных доходах Росстат учитывает и теневые доходы?
«Является ли туризм драйвером роста? Да. Но как только он становится драйвером роста, то первыми в работу с туристами включаются богатые и средний слой, — говорит директор Института социальной политики НИУ ВШЭ Лилия Овчарова. — Бедные слои населения, как правило, не работают с туристами, и на них рост туризма если и отражается, то очень косвенно. Для того чтобы работать с туристами, нужно иметь определенные компетенции, капитал. И, как правило, малый туристический бизнес больше родственный».
Комментируя разбивку регионов по уровню бедности, профессор МГУ имени М. В. Ломоносова, главный научный сотрудник РАНХиГС Наталья Зубаревич напоминает, что в Красноярском крае завышенный прожиточный минимум из-за Норильска и Енисейского севера, то же самое в Новосибирской области. Саха (Якутия) характеризуется серьезным разрывом в доходах якутского села и добывающих городов. А выступая в январе этого года на Гайдаровском форуме, Наталья Зубаревич так характеризовала ситуацию с доходами в регионах: «Чем выше доходы в регионе относительно прожиточного минимума, тем выше внутрирегиональное неравенство населения по доходам. И чем быстрее экономический рост в регионах, тем быстрее нарастает внутрирегиональное неравенство по доходам. Однако в последние годы [наблюдается] некоторое снижение внутрирегионального неравенства. Причины — с одной стороны, повышение заработной платы бюджетникам, с другой — ухудшение положения среднего класса. То есть те, кто шел вверх, перестали это делать. Поэтому давайте зададим себе вопрос: смягчение внутрирегионального неравенства в России — это следствие роста и этот процесс позитивен? Или это следствие стагнации, ухудшение положение среднего класса и того, что называется застой?»
Перед 31 беднейшим регионом острее всего встанет проблема снижения бедности в два раза, о которой год назад заявил Владимир Путин.
Первым шагом в этом направлении стало приравнивание минимального размера оплаты труда к прожиточному минимуму, однако, по некоторым оценкам, бизнес отреагировал на это сокращением людей и «выталкиванием» их в частичную или теневую занятость.
Дальше задачу сокращения уровня бедности поспешили спустить в регионы — в ноябре этого года должен закончиться пилотный проект в восьми субъектах федерации. Под руководством Минтруда в них сейчас идет «эксперимент по персонифицированному выявлению семей с низкими доходами с тем, чтобы построить для них траектории выхода из малообеспеченности». С 2021 года результаты этого пилота должны распространиться на всю страну.
Но уже сейчас есть серьезные основания утверждать, что задача сокращения бедности в условиях, в которых существуют регионы, не будет решена. В том же пилоте Минтруда речь идет об «изучении возможностей перераспределения ресурсов в пользу нуждающихся граждан на основе существующих мер социальной поддержки и развития социальных программ, ориентированных прежде всего на поддержку малоимущих семей», то есть о перекраивании уже имеющихся социальных расходов. Сюда же можно отнести все меры по новому улучшенному учету — вроде новой информационной системы, с помощью которой Росстат начнет учитывать бедных с 2020 года (туда, в числе прочего, будут поступать данные из системы электронных загсов, разрабатываемой ФНС, и из Минтруда).
Безусловно, немного уменьшить число малоимущих за счет более персонифицированного учета возможно, но по-настоящему сократить бедность без денежных вливаний не получится. По простой причине: бедность — это нехватка денег. И если их у населения нет, то бедными они перестанут быть, только если их получат.
Даже по самым скромным оценкам, речь идет о десятках миллиардов рублей. И вроде бы у регионов они есть — в прошлом году они показали бюджетный профицит в 500 млрд рублей. Профицитны и бюджеты многих беднейших регионов: по итогам 2018 года это, в частности, Псковская, Смоленская, Саратовская, Новосибирская области, КабардиноБалкария. Но у этого профицита одна цель — радовать Минфин. Серьезно наращивать социальные обязательства регионы не могут.
«Мы полагаем, что способность субъектов РФ существенно увеличить социальные расходы ограничена, — говорит Наталья Легеева, аналитик S&P Global Ratings. — На данный момент значительная доля расходов регионов (порядка 85–90 процентов, по нашим оценкам) состоит из негибких социальных обязательств, формируемых федеральным правительством. В отношении возможного увеличения доходных источников органы власти субъектов федерации также ограничены и имеют автономию лишь в десяти процентах доходов. Основная часть доходов регионов формируется за счет негибких доходов, то есть поступлений от налогов, регулируемых федеральным правительством, и трансфертов. Вместе с тем большинство субъектов вынуждены ограничивать дефицит бюджета и рост долговой нагрузки в рамках выполнения условий о реструктуризации бюджетных кредитов. Как следствие, мы ожидаем, что регионам будет сложно привлекать значительные дополнительные заимствования для существенного увеличения расходных обязательств по финансированию государственных услуг». Дело в том, что Минфин строго следит за расходами бюджетов — со многими регионами он заключил соглашения о реструктуризации бюджетных кредитов, и они взяли на себя серьезные обязательства ограничить расходы. К тому же доходы многих регионов выросли за счет трансфертов из госбюджета, то есть профицит на самом деле регионам и не принадлежит. А у тех регионов, у которых есть свои излишки, и так картина в целом нормальная.
Изымают слишком много
Если бы мы хотели вывести из абсолютной бедности (доходы ниже ПМ) все 13% населения, которые сейчас в ней находятся, нам потребовалось бы раздавать им в год немногим более 720 млрд рублей — именно таков, по оценке Росстата, так называемый дефицит денежного дохода: сумма денежных средств, необходимая для доведения доходов малоимущего населения до прожиточного минимума. Для сравнения: только за первые полгода 2019-го федеральный бюджет был исполнен с профицитом 1,5 трлн рублей, прошлогодний профицит — 2,7 трлн рублей.
Приходится констатировать, что причина бедности сегодня кроется в слаженной политике ЦБ и Минфина по выкачиванию из экономики денег любой ценой.
Если посмотреть на начало 2000-х, то можно увидеть: бедность тогда удалось снизить вдвое за счет бурного экономического роста. В 2000 году доходы ниже прожиточного минимума получали 42,3% населения, в 2007 году — лишь 18,8%. ВВП в этот период ежегодно рос на 4,7–10%.
2008 год — образование ФНБ и Резервного фонда и вдвое выросшая цена отсечения для них, с этого момента приток нефтяных денег перестает поступать в экономику полностью. 2012 год был минимумом по уровню бедности — 10,7% населения, или 15,4 млн человек. Это следствие валоризации (переоценки заработанных в советское время) пенсий и масштабного повышения зарплат по майским указам.
С 2013-го и особенно с 2014 года мы переходим к низким, около 1–2%, а позже и к отрицательным темпам экономического роста, и одновременно к яростной бюджетной консолидации и к жесткой денежно-кредитной политике. В итоге деньги словно насосом выкачиваются в бюджет.
При росте ВВП в 2% в 2018 году, по расчетам «ФБК Grant Thornton», доходы федерального бюджета выросли в реальном выражении почти на 17%.
Добавим сюда значительные изменения в структуре доходов населения. Если в 2000 году доля доходов граждан от предпринимательской деятельности составляла 15%, то в 2018-м — всего 7,5%. Доля доходов от собственности в 2000 году была 6,8%, в 2018-м — 4,9%. Конечно, отчасти это объясняется серьезным увеличением пенсий, и мы видим, что доля социальных выплат в доходах выросла за эти 18 лет с 14 до 19,4%. Но все же доходы предпринимателей в первую очередь реагируют на экономический рост, а на зарплатах и тем более на пенсиях он отражается с определенным лагом.
В итоге относительно прожиточного минимума россияне сегодня получают чуть меньше, чем в 2008 году: 317% ПМ в 2018 году против 324% в 2008-м.
Это общая картина, но есть и целые группы людей, с которыми ради профицита бюджета обходятся еще жестче. Например, работающие пенсионеры, которым прекратили индексировать пенсии в 2016 году. «Я понимаю, что они работают, может быть, у них как-то зарплата меняется, но тем не менее мне представляется, что эти люди имеют напрямую, даже в цифрах, реальное снижение доходов», — заявил член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер на заседании Экономического клуба ФБК, где обсуждались реальные доходы граждан и рост экономики. Еще одна проблемная группа, по его словам, — бюджетники: у большинства регионов нет возможности индексировать заработную плату бюджетников по средней заработной плате. Кстати, сейчас большая проблема с индексацией денежного довольствия полицейским и военнослужащим. В свое время им его подняли, и существенно, но с той поры прошло несколько лет.
Кроме профицита бюджета у сдерживания зарплат и пенсий есть еще одна причина — таргетирование инфляции. Зажать потребительский спрос — верный способ остановить рост цен, чем финансовый блок правительства вовсю пользуется уже несколько лет. И упорно отказывается признавать, что такая стратегия превратилась в экономический тормоз: какой смысл наращивать производство, если потребительский спрос не растет? Да, в значительной мере спрос у нас все еще завязан на импорт — а значит, любое увеличение доходов населения окажется на руку не только нашим, но и западным производителям. Но, с другой стороны, если у наших производителей не будет внутреннего спроса, им вообще не для кого будет работать. А уж что касается сферы услуг, то тут платежеспособное население — главный фундамент. В ловушке бедности сегодня не только 20 млн человек — в нее попала вся наша экономика.
Жизнь без перспективы
Жизнь на прожиточный минимум или даже на 70–80% от него при всем желании нельзя назвать нищетой. Потребление бедных сегодня, согласно статистике, не выглядит крайне скудным: действительно, в малоимущих семьях рацион на человека в среднем составляет около 2000 ккал, тогда как в семьях с доходами выше ПМ на человека это в среднем 2800 ккал. Но поскольку среди бедных семей подавляющее большинство — с детьми, скорее всего, такая разница отчасти связана с тем, что детская порция просто меньше. С 2013 по 2017 год малоимущие семьи стали есть чуть меньше молочных продуктов, но чуть больше мяса и овощей, все изменения в пределах пары процентных пунктов. Зато интересно выглядит статистика по бытовой технике: с 2013 по 2017 год на 68% увеличилось число микроволновок в малоимущих домохозяйствах, на 74% — число персональных компьютеров, на 17% —легковых автомобилей. В итоге по микроволновкам и компьютерам бедные почти «догнали» небедные семьи (а по мобильным телефонам на семью, например, и вовсе перегнали: на 100 малоимущих домохозяйств приходится 301 мобильный телефон, тогда как на 100 небедных домохозяйств — 239). И это указывает на важный факт: стандарт благополучия сегодня серьезно изменился. Прожиточный минимум обеспечивает жизнь, приемлемую по меркам 1980-х годов, но с тех пор прошло сорок лет, и жизнь, которую мы назовем благополучной сегодня, совсем другая. На это влияет и представление о том, как должно жить население развитой страны: если уж мы ставим задачу войти в пятерку крупнейших стран по ВВП, то граждане вправе ожидать всеобщего уровня жизни, как в развитых странах. Влияет и очевидное серьезное неравенство в доходах, которое сорок лет назад не было столь значительным и заметным.
Еще одно важное следствие бедности — низкая мобильность, как физическая, так и социальная. У семьи из отдаленного села практически нет шансов выехать на отдых даже в соседний регион или областной центр — это слишком дорого.
Если советская система образования могла обеспечить ребенку из любого региона обучение в вузе, пусть даже по квоте, то сегодня это маловероятно. Если в советское время молодая семья инженеров могла рассчитывать на рост зарплаты с увеличением стажа, пусть в рамках нормативов, плюс на то, что в будущем она получит жилье, то сегодня значительная часть населения понимает, что ее доходы со временем не будут расти. Мы уже шесть лет живем в ситуации, когда доходы не растут.
И те. кто живет на доходы ниже ПМ, и те, кто балансирует на грани этого уровня, сегодня не видят перспектив ни для себя, ни для своих детей.
«Зимняя одежда и обувь — крупная покупка»
Татьяна Иванченко (по просьбе героини имя изменено), г. Шарыпово, Красноярский край:
— Я работаю воспитателем, муж — слесарем в сфере жилищнокоммунального хозяйства. Моя зарплата примерно 16–22 тысячи в зависимости от переработок, муж получает 33–35 тысяч.
За последние десять лет мои доходы упали, так как десять лет назад мы жили в другом регионе, я работала на более высокой должности. Так же упали доходы мужа, так как раньше он работал вахтовым методом в нефтедобывающей отрасли, но из-за проблем со здоровьем пришлось уйти. Мы переехали поближе к родителям в Красноярский край, в город, где мы могли позволить купить себе квартиру. Работы тут практически нет, так что мы, можно сказать, еще хорошо устроились. Так как у нас трое детей, на каждого при нашей хорошей для этого города зарплате все равно выходит меньше прожиточного минимума на человека. А раньше получалось примерно по два прожиточных минимума на каждого. Хочу еще сказать: когда дети были маленькими, мы считались многодетными и получали различные выплаты, пользовались бесплатными санаториями и лагерями, это влияло на соотношение трат и доходов. Теперь старший сын учится в университете, средняя дочь тоже готовится поступать, ей скоро будет восемнадцать. В Красноярском крае почему-то отменили закон, по которому семья считается многодетной, если дети совершеннолетние, но учатся на очном отделении в вузе. Мы сейчас не можем претендовать ни на какие льготы и поддержку, хотя по факту мы многодетная семья.
Квартиру мы купили в кредит. Так как у нас доходы ниже прожиточного минимума, ни в одном банке нам не одобрили ипотеку. Пришлось брать обычный потребительский кредит под 15 процентов и добавлять к нему маткапитал. Так же мы приобрели в кредит массажную кровать, так как у мужа серьезные проблемы со спиной, а она помогает, и выплаты небольшие. В целом на кредиты уходит 40 процентов семейного бюджета.
Примерно 35–40 процентов денег, оставшихся после выплаты кредитов, уходит на еду и оплату услуг ЖКХ. Все, что остается, распределяем на другие нужды. Их приходится тщательно планировать, так как купить все, что необходимо, одномоментно мы не можем.
Если сломается холодильник или стиральная машинка, то мы будем пробовать все способы отремонтировать их, так как купить их не сможем — для нас это крупная покупка. А еще один кредит мы не потянем, да и нам не дадут. Приобретение зимней одежды и обуви на троих детей тоже крупная покупка, которую приходится планировать заранее, откладывать на нее деньги. Но все равно это сильно выбивает из бюджета — чаще всего на себя денег уже не остается, приходится по три-пять лет ходить в одном и том же. На подарки детям тоже приходится копить. В этом году младший ребенок-школьник захотел смартфон, а день рождения у него в январе. На подарок накопили и подарили только в июне. Так как средняя дочь поступает в этом году, все остатки после обязательных трат идут на нее, и мы обходимся самым минимумом пока в еде и в своих желаниях.
Есть конвертик на черный день, но в нем лежат деньги, которых хватит на неделю-две на еду — продержаться, если будут задержки зарплат и какие-то непредвиденные обстоятельства. Скопить подушку безопасности пока не удается.
Записала Нина Фатеева
«Дверь в кредит»
Вера Акантина, городской округ Перевозский, село Ревезень Нижегородской области. проживает одна, пенсионерка:
— Так как у меня не хватило четыре месяца стажа до страховой пенсии, я получаю минимальную. Сейчас — 8400. В том числе надбавка 200 рублей — компенсация затрат на проезд (соцпомощь квартальная). За коммунальные услуги я плачу две тысячи рублей, но уже в июле будет больше. На проезд — 450. А на лекарства? Раньше мне огород помогал, а сейчас у меня и его забрали соседи, оставили две грядки, хотя я так разболелась, что и его не могу посадить. На продукты, на проживание остается шесть тысяч рублей.
Кредитов нет. Кредит брала в 2012 году, поставила дверь — полгода платила кредит беспроцентный. Для меня крупная покупка — унитаз: три тысячи с привозом. Вот это я купила из сбережений.
Записала Любовь Маврина
Разница в потреблении
В бедных семьях едят в полтора раза меньше мяса, овощей и фруктов (кг на человека в год).
Предметы длительного пользования: бедные экономят на технике, кроме мобильных
телефонов (шт. на 100 домохозяйств).
~7000 рублей в среднем составляет доход на человека в малоимущей семье, это
~70% прожиточного минимума
Дети серьезно повышают риск бедности
Доля малоимущих
20,6%
Среди молодых семей
26,3%
Среди семей с двумя детьми
28%
Среди неполных семей
35%
Среди семей с детьми до трех лет
51%
Среди многодетных семей
71,7%
Среди семей, состоящих из двоих или более взрослых с детьми в возрасте до 18 лет, где один из взрослых не работает.
Треть российских регионов живет очень близко к черте бедности
Чтобы дать картину бедности по регионам, мы использовали отношение модального (то есть наиболее часто встречающегося) дохода в каждом регионе и регионального же прожиточного минимума. В дополнение использовали данные Росстата о доле населения с денежными доходами ниже прожиточного минимума в каждом регионе. Пятнадцать субъектов федерации можно считать относительно богатыми: модальный доход в них выше полутора местных прожиточных минимумов. Среди 15 богатейших — все, кого мы ожидали там увидеть: нефте- и газоносные провинции, крупнейшие города и области вокруг них — Москва и область, Санкт-Петербург и область и т. д.
Дальше идет группа «середнячков» — 39 регионов, где модальный доход между 1,25 и 1,5 ПМ, а доля бедных — от 10,5 до 17,5%. Это в основном Центральная Россия и часть сибирских и дальневосточных регионов.
И наконец, группа беднейших регионов (их 31, и это более трети регионов России), где модальный доход равен или чуть выше (до 1,25) ПМ, а доля бедного населения подчас превышает 40%. Это почти весь Кавказ, значительная часть Сибири, Поволжье. Задача снижения бедности вдвое обойдется этим регионам особенно дорого.
Игорь Трошин
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl