«Только свободные люди могут дойти от Москвы до Тихого океана»
России предстоит так же, как она освоила европейскую культуру и дала ее высочайшие образцы, освоить теперь политические права и свободы и удержать их как ценность для всего мира, считает председатель СПЧ, советник президента РФ Валерий Фадеев
Произошедшие в октябре 2019 года изменения в руководстве и составе президентского Совета по развитию гражданского общества и правам человека были встречены широкой общественностью с недоумением, если не сказать скептически. На посту председателя СПЧ «зубра»-правозащитника Михаила Федотова сменил секретарь Общественной палаты Валерий Фадеев, видный общественный деятель, опытный журналист, до этого не замеченный в ярких, а тем более системных инициативах на поле правозащиты, по крайней мере традиционно понимаемой как отстаивание политических прав и свобод гражданина от посягательств государства.
Зная Фадеева как убежденного государственника, многие наблюдатели посчитали его назначение на пост главы совета как пролог к встраиванию еще одного важнейшего общественно-политического института во властную вертикаль. Соратники же ждали откровенного саботажа со стороны старой команды СПЧ.
Но ошиблись и те и другие. Фадеев не стал менять команду, выстроил диалог с коллегами, всего за год, осложненный кризисом и пандемией, которые расширили повестку работы совета новыми нестандартными задачами, осуществил перезагрузку работы этого консультативного президентского органа. СПЧ заметно расширил спектр своей работы, включив в свой периметр защиту экономических, социальных, гуманитарных прав граждан.
Не произошло и растворения во властной вертикали. Совет имеет свой, самостоятельный голос и вес, а на поле отстаивания политических прав и свобод продвигает инициативы, которые трудно трактовать как лоялистские. В частности, СПЧ развернул системную работу по декриминализации нарушений порядка проведения митингов и собраний (статья 212.1 УК РФ).
Накануне своего шестидесятилетия Валерий Фадеев встретился с «Экспертом» для большого интервью. Не скроем: беседа была необычной для всех ее участников. Мы проработали с Фадеевым больше четверти века бок о бок в одной журналистской команде — Фадеев почти двадцать лет, в 1998–2017 годах, являлся его главным редактором — и было непривычно располагаться по разные стороны диктофона. Тем не менее, кажется, именно взаимное доверие позволило коснуться в разговоре ряда не сиюминутных тем и почувствовать строй убеждений и темперамент собеседника.
— Вы уже год возглавляете СПЧ, до этого два с лишним года работали секретарем Общественной палаты. Хотелось бы понять, есть ли преемственность в вашей деятельности и в чем задачи, функционал и методы работы этих органов различны.
— Общественная палата — это почти карнавал. Я использую слово «карнавал» в хорошем смысле, имея в виду энергию, движение, многообразие. Это организация, которая действует по самым разным направлениям, с одной стороны. Но, с другой стороны, все-таки там чуть меньше ответственности. Кроме того, есть система общественных палат регионов. И, когда я был в Общественной палате, я видел основной задачей, чтобы этот карнавал был еще более энергичным, чтобы он был лучше структурирован и чтобы повестка дня, вырабатываемая ОП, влияла на общественную и политическую повестку дня. Это важно, поскольку, как мне представляется, существует довольно заметный разрыв между тем, как власти — и региональные, и федеральные — представляют себе правильную повестку дня, и тем, что по этому поводу думают граждане. Я хотел сблизить эти повестки, пытаться повлиять на повестку дня властей со стороны общества с использованием инструмента ОП.
В этом отношении в СПЧ я делаю то же самое. Но в совете движения меньше, потому что здесь и людей меньше, и люди больше сконцентрированы на традиционных задачах. Но уровень ответственности, конечно, выше. Задача этого института — это прямо написано в положении о Совете по развитию гражданского общества и правам человека — информировать президента, какие проблемы есть в гражданском обществе, какие есть проблемы с правами и свободами человека, и как их решать.
— В составе СПЧ двадцать постоянных комиссий. При этом входит в совет чуть менее пятидесяти человек. Большинство его членов заняты сразу в нескольких комиссиях. Как они успевают работать? Ведь тематика охватывает гигантский спектр.
— Это действительно сложно. Не могу сказать, что все комиссии энергично работают. Кроме того, совет помимо постоянных групп организует рабочие группы по ряду горячих тем, к работе которых мы приглашаем внешних экспертов и заинтересованных лиц.
— Изучая названия и краткий свод тематики, закрепленной за постоянными комиссиями, можно заключить, что из двадцати комиссий семь сфокусированы на, условно обозначим, диссидентской повестке, то есть отслеживают разнообразные политические и гражданские права. Социально-экономические права вроде бы не в первом приоритете. Какие акценты вы делаете в работе совета?
— В этом вопросе слышится некоторое осуждение правозащитной повестки, в собственном, политическом смысле. И в слове «диссидентской» тоже слышится некоторая ирония — не осуждение, но ирония. Действительно, определенная традиция диссидентская есть. Но есть одно фундаментальное обстоятельство. Некоторые считают, что политические права и свободы, которые защищают коллеги в совете, уже не так важны, как борьба за них во времена Советского Союза. Это заблуждение.
Говоря шире, одна из проблем нашей страны заключается в том, что мы слишком легко расстаемся со своим прошлым. Маркс писал, что ход истории таков, что человечество весело прощается со своим прошлым. Мы в России так и делаем. Но Маркс ошибался. Каждое расставание со своим прошлым чревато огромными потерями не только в идейном смысле, но и в материальном, и буквально в смысле количества людей, живущих в нашей стране. Сто с лишним лет назад расстались с царским прошлым, в 1991 году расстались с советским. Стали ли мы от этого сильнее? Не уверен. Расставание с царским прошлым преодолевалось очень долго и необычайно дорого, в том числе в части человеческих жизней. Расставание с советским прошлым стоило почти столько же, во что нам обошлись революция и Гражданская война сто лет назад. Практически столько же! То есть эти права и свободы, политические, которые вы слегка иронически называете диссидентскими, они оплачены миллионами жизней. В войнах на территории бывшего Советского Союза погибло от 300 до 600 тысяч людей. Избыточная смертность в России в 1990-е годы и в начале 2000-х оценивается почти в четыре миллиона человек, безвременно умерших от инфарктов, алкоголизма, самоубийств, вызванных нарушением привычного хода жизни, потери смысла этой жизни. Это цена распада Советского Союза и приобретения нового строя, в частности и в первую очередь — политических прав и свобод.
— Поясним эмоцию в отношении диссидентства. Традиция советского инакомыслия, наследуемая российскими правозащитниками, сводилась к защите граждан от государства. При этом государство и все его институты, включая силовые органы, воспринимались и воспринимаются в этом контексте как абсолютное зло. Данная ситуация кажется несимметричной. Когда в ответ на злоупотребления отдельных представителей правоохранительных органов в отношении, например, журналиста Ивана Голунова в обществе начинается огульное шельмование всех силовиков, это кажется неправильным и опасным.
— Да, надо отличать эти два обстоятельства. Одно дело, что у нас не только наркотики подбрасывают, у нас и пытки, например, есть — и в тюрьмах, и в колониях, и в отделениях милиции. Но хочу заметить, что с этим ведется борьба, довольно много полицейских и сотрудников ФСИН осуждены и отбывают наказание за пытки. Поэтому нельзя сказать, что у нас закрывают глаза на эти действия правоохранителей. Это не так. И в случае Голунова есть уголовное дело против тех полицейских, которые подбросили наркотики. А другая сторона — это шельмование правоохранительных органов в целом. И это, конечно, неправильно, потому что с этого начинается разрушение государства. А разрушение государства чревато еще большими потрясениями, несопоставимыми со злоупотреблениями государства. И надо это очень четко разделять. Я, по крайней мере, это разделяю.
— Возвращаясь к повестке работы СПЧ, все же как бы вы определили приоритеты?
— Когда меня назначили советником президента и председателем Совета по правам человека, я сразу сказал, что мы будем расширять спектр нашей работы. Не отбрасывая проблему политических прав и свобод, о чем я только что сказал, но надо вспомнить о других правах и свободах — и о правах социальных, и о правах экономических. Они не менее важны. По опросам общественного мнения, большинство людей обеспокоены реализацией своих прав на жилье, на качественную медицинскую помощь, на хорошее образование. Люди хотят иметь возможность переехать в другой город, заработать денег. Реализовать свое право на труд, в конце концов. И за прошедший год мы существенно расширили спектр нашей работы.
Если посмотреть доклад СПЧ «Уроки эпидемии», то там есть политические аспекты, конечно, в том числе аспект, связанный с самой процедурой введения особых режимов и ограничения прав граждан во время эпидемии. Но там есть и социальные аспекты, и экономические аспекты, и право на труд. И мне кажется, что доклад был принят хорошо.
— В этом докладе обращается внимание на избыточность ограничений на прощание с людьми, умершими от COVID-19. Совет впервые в полный голос поставил эту проблему в публичной плоскости. Какой-то отклик был на этот сигнала?
— Действительно, мы впервые указали на жесткость эпидемиологического регламента прощания. К закрытому гробу умерших от COVID-19 допускают только близких родственников. Нам пока не дали даже профессиональных разъяснений по этому поводу — от врачей, патологоанатомов — насколько оправданны такие ограничения. Разве вирус продолжает размножаться в мертвом теле и представлять опасность? Между тем отсутствие возможности по-человечески проводить в последний путь близких людей доставляет не меньшие страдания, чем смерть человека. Эпидемия никуда не делась, и мы будем продолжать добиваться публичного обоснования и экспертизы принятого регламента.