Сара, Сабрина и Ламия: Франция глазами мигрантов
Что думают француженки из стран Магриба об успехах мультикультурализма, о дискриминации, будущем Европы. И почему политики Пятой республики — это kiff-kiff
Проблема мусульманской иммиграции для Европы приобрела совершенно катастрофические масштабы. Особенно страдает Франция, которая принимает иммигрантов из африканских стран еще с конца XIX века, время от времени переживает резкие их наплывы, как после падения режима Каддафи в Ливии. По некоторым оценкам, Пятая республика уже почти на треть состоит из иммигрантов-мусульман в разных поколениях. А учитывая более высокую рождаемость среди арабского и африканского населения, в обозримой невооруженным взглядом перспективе Французская Республика станет полностью мусульманской.
Государство долго пыталось выстраивать контролируемую стратегию иммиграции, декларировало задачу построения толерантного общества, справедливый мир при подчеркнутом уникальном разнообразии сограждан. Но сегодня эксперты все громче признают, что политика мультикультурализма провалилась.
С одной стороны, мигранты плохо интегрируются во французское общество. С другой стороны, трансляции неравенства через СМИ посвящены целые исследования. Праздничные панно по всей Франции «Счастливого Рамадана» соседствуют с жесткими высказываниями журналистов, которые фактически приравнивают ислам к терроризму, радикализму, считают основной угрозой стране и Западу в целом.
На фоне декларативно объявленных свободы, равенства и братства, а также с учетом реальных дорогостоящих программ экономической, культурной и социальной помощи иммигрантам во французском обществе, относительно спокойном и сытом, давно тлеет (или, скорее, гниет, как нарыв) опасная мысль чуть ли не о гражданской войне против арабского населения, которое, как считается, презирает Францию и ее ценности.
Мы решили узнать, как живет арабская молодежь, по сути, будущее Франции. О чем мечтает, куда стремится, как себя ощущает в этом непростом мультикультурном пространстве. Передо мной три девушки. Они родились во Франции, но живут в традиционных мусульманских арабоязычных семьях из стран Магриба.
Сара из марокканской семьи, она только что окончила магистратуру университета. Ее подруга туниска Сабрина в двадцать лет уже замужем и пришла на встречу с годовалой дочерью. Алжирка Ламия только что начала специальное обучение по профессии социального работника.
Здесь исключительно важно, к какой диаспоре принадлежит та или иная семья, ведь их представители продолжают жить замкнуто, свято или частично соблюдая традиции своих народов и семей. Браки стараются заключать внутри своей национальной группы. Основным критерием выбора партнера остается религиозная принадлежность.
Интересно, что арабский язык не является универсальным для общения и раздроблен на наречия. Если алжирцы и марокканцы могут друг друга понимать почти без проблем, то у выходцев из Туниса возникнут трудности в понимании этого диалога.
— На каком языке вы думаете? На каком общаетесь дома?
Ламия: Наш родной язык — только французский, на нем мы думаем и, более того, разговариваем между собой исключительно на французском. Но любим приукрасить нашу речь арабскими выражениями.
В разговоре с родителями, который тоже происходит в основном по-французски, может появиться больше фраз на арабском. Носители языка, местные жители наших стран (мои собеседницы не именуют Францию своей родиной — Д. Т.) говорят, что у нас сильный французский акцент в арабском, мы говорим, как иностранцы.
— Но вы себя ощущаете новым французским обществом или частью традиционного французского общества? Или совершенно отдельным сообществом?
Сара: В любом случае мы чувствуем себя просто прекрасно. Нам комфортно, мы у себя дома. Что касается национальности, то мы считаем себя французами марокканского, алжирского или тунисского происхождения. Если нас спросят о национальности за пределами Франции, то мы назовемся французами. Однако внутри страны между своими, не французами, мы уточним: я марокканец или алжирец, например. Они же видят, что у нас неевропейская внешность.
Страна происхождения наших родителей навсегда останется и нашей родиной, при том что мы полностью ощущаем себя французами.
В целом мы максимально интегрированы и считаем, что современное французское общество давно представляет новое этническое разнообразие. Нас так много — алжирцев, ливанцев, тунисцев, нигерийцев и так далее, что невозможно больше называть нас особой частью этого общества, мы все французы, просто разные. И таков современный имидж Франции.
А поддержание связей с культурой происхождения остается ключевым условием интеграции. И в чем тогда провал мультикультурализма, о котором пишут и говорят? В том, что мы не стали католиками, или в чем-то еще? По-моему, происходящее — это и есть самый настоящий мультикультурализм.
Хиджабы и мечети
— Чувствуете ли вы дискриминацию? Или расизм? Стало его больше или меньше?
Сара: Да, немного чувствуем на уровне странных ощущений, которые непросто описать. Но редко лично направленную антипатию. И довольно четко мы ощущаем агрессию, бесконечно передаваемую через СМИ. Как только в стране происходит какое-то из ряда вон выходящее негативное событие, будьте уверены, что вы услышите слово «мусульманин» следом.
Если плохой поступок совершил мусульманин, медиа будут мусолить эту тему неделями и по всем каналам, а если француз — замнут как можно быстрее. Например, известный случай, когда Эммануэль Макрон получил пощечину: происшествие быстро «утрамбовали», но если бы виновен был араб, то про него кричали бы в истерике до сих пор. Или другой пример: вспоминая об ужасной трагедии, произошедшей в Ницце во время праздничного салюта 14 июля 2016 года, и по сей день снова и снова повторяют, что виновник трагедии — тунисец и исламист.
Еще, пожалуй, при приеме на работу дискриминация будет ощущаться. Не стоит, впрочем, обобщать, но некая неприязнь в среде малообразованных французов может проскользнуть в каких-то косвенных высказываниях, но никогда не будет высказана прямо в лицо. У французов, например, есть такое устойчивое выражение, как «работа по-арабски» (travail d’arabe), что значит некачественно и халтурно. Но это выражение никогда не будет употреблено в разговоре с этническим арабом, только между французами. Небольшие открытые выпады может себе позволить совсем старшее поколение, и точно можно заметить огромные сдвиги в сознании молодежи, которая с детского сада растет, учится и общается в «разноцветной» среде.
Ламия: Несмотря на все это, сказать, что проблемы, связанные с расизмом и дискриминацией, уходят в прошлое, тоже нельзя. Есть ощущение, что чем больше арабов в обществе, тем более на виду все, что мы делаем, и нам ничего не прощают. Есть накопленная усталость у людей от усугубляющихся и стабильно нерешаемых проблем в обществе. Раздражение прорывается все чаще и, к сожалению, часто выливается на нас. Да, эта мысль подогревается в СМИ с помощью таких политиков, как, например, Марин Ле Пен (ее арабские французы не любят более остальных политиков. — Д. Т.).
Сара: Есть впечатление, что сегодня сами французы боятся потерять себя, и чем больше мультикультурализма, тем они становятся раздражительнее. Но они никогда не разрешат себе высказаться открыто. В целом мы даже не знаем, что они думают и о чем говорят между собой. А в повседневной жизни все наше окружение вполне доброжелательно.
— Влияет ли, на ваш взгляд, происхождение мигрантов на их поведение, социальную адаптацию?
Сара: Нет, конечно, не влияет, но точно лишает всех психологического благополучия. Когда речь заходит о проблемах, о насилии и агрессии или даже о терроризме, сразу всплывает противостояние религий и национальность, «а, это арабы, это мусульмане». Никто даже не пытается определить реальные причины и мотивы случившегося. Разве непонятно, что принадлежность к той или иной группе иммигрантов сама по себе не является ни причиной, ни объяснением?
А вся эта истерика лишь служит прикрытием проблем в обществе, которые связаны с социальной и экономической незащищенностью, а не с религией. Классовое неравенство важнее, чем различия между арабской и европейской культурами.
— Есть мнение, что традиционно французская модель интеграции направлена не на сообщества, а на отдельных людей. В отличие от «мультикультурной» модели, где признаются культурные различия общин. Франция по-прежнему проводит политику ассимиляции, а не интеграции, согласны ли вы с этим?
Сара: Нет, не согласны. Франция все же открытая и демократичная страна. Мы чувствуем реальное удовлетворение, когда среди прочего ценности этой страны откликаются и в нас, и мы находим в них смысл.
Сабрина: А на самом деле общий настрой зависит от города. Например, мэр Ниццы, по сути, запретил в городе мечети. Мы можем пойти молиться, но наша единственная мечеть без опознавательных знаков и называется не мечеть, а Institut (учреждение культуры). Это просто комната без минаретов, она находится где-то на окраине города, между автосалонами и стоянками подержанных автомобилей. Женщины редко туда ходят, а вот мужчины активно посещают.
Мы, женщины, всегда ждем визита на родину, чтобы насладиться молитвой муэдзина и помолиться в мечети, а не на парковке. А пока можно помолиться и дома. По большим праздникам, таким как Рамадан, конечно, все ходим и в это подобие мечети.
Ламия: А вот в Париже центральная огромная мечеть не находится ни под каким запретом и открыта к посещению. В Лионе тоже более свободно. На Лазурном берегу Франции сильны симпатии к политической партии «Национальное объединение», возглавляемой Марин Ле Пен. И получается, что это как раз та территория Франции, где доля арабского населения очень высока.
— Можно ли однозначно сказать, что Франция оказывает давление на традиционную мусульманскую культуру?
Сара: Вопрос непростой, так как эта культура все же находится внутри европейской. Хороший пример — острые дебаты, связанные с ношением хиджаба. Арабское население не считает правильным ношение паранджи, прячущей под тканью все, кроме женских глаз, но хиджаб выглядит вполне безобидно.
Во Франции же официально нельзя носить на работе хиджаб, платок, плотно покрывающий голову и шею, если работодателем является французская компания. А в международных фирмах это возможно. Все это выглядит лицемерно и ничего, кроме раздора и взаимонепонимания, привнести в общество не может. Но приходится принимать этот бредовый запрет как право принимающей страны.
Справедливости ради надо признать, что демонстрация христианских символов тоже не приветствуется. Оскорблением сочтут ношение массивного креста, крестик можно носить, но только в качестве достаточно миниатюрного ювелирного украшения. Массивным крест считается, если он размером больше пяти сантиметров.
Тема хиджаба в настоящее время постоянно поднимается в СМИ, политики и даже социологи много и часто говорят об исламе, создавая впечатление, что именно религиозная принадлежность является главным препятствием для интеграции.
Криштиану Роналду и Аллах
— Что вы знаете об истории своего народа? Почему вы оказались частью французского общества?
Сабрина: Франция обязана сделать хотя бы это после того, как колонизировала Африку, в частности страны Магриба. И кстати, продолжает пользоваться нашими странами в своих интересах.
Ламия: Мы помним, что так называемое освобождение было оговорено целым рядом кабальных условий со стороны Франции. Например, Алжир был обязан продавать свой газ Франции по смехотворным ценам.
Хотя мы не пережили тяготы изгнания, мы тоже часть этой истории. Она передалась нам через опыт родителей. Для них принимающее французское общество было и остается новым. Но не для нас. Однако общие воспоминания наших семей отчасти формируют и наши настроения.
— Как вы считаете, традиции и обычаи Франции должны доминировать или Франция должна меняться?
Сабрина: Должны доминировать. И это нормально, все же это мы к ним приехали. Но мы здесь родились и поэтому не имеем вообще никаких проблем с тем, что нас окружает. Мы просто обожаем традиционные христианские праздники: кладем подарки в носок на Рождество и едим шоколадные яйца на Пасху.
Так получилось, что у нас просто намного больше семейных праздников и наша жизнь от этого только ярче. Ведь в дополнение ко всем французским традициям мы чтим в первую очередь наши и отмечаем мусульманские праздники. Один из самых важных в году — это Аид. (Аид в переводе с арабского означает «праздник» — один из двух самых главных у мусульман. Нам знаком как Ураза-байрам. Празднуется по окончании священного месяца Рамадан. Обычно в это время проводятся гулянья, фестивали, базары. Аид длится три дня. Девушки долго, детально и с видимым удовольствием говорят о праздниках, обычаях, нарядах и рецептах. Для них ислам выглядит веселым и праздничным. — Д. Т.). В этот период мы надеваем традиционную одежду, готовим печенья по старинным семейным рецептам с дроблеными орехами или с финиками, бесконечно ходим по гостям с этими угощениями.
После этого наступает второй Аид — жертвоприношение ягненка. Аллах приказал пророку Ибрахиму доказать свою преданность и убить своего сына Исмаила. И когда тот был готов, не задумываясь, принести эту жертву, чтобы доказать свою беззаветную веру, Аллах заменил сына ягненком. (Ид аль-Адха, или Курбан-байрам. — Д, Т.).
— А кроме праздников, как выражается взаимопроникновение культур?
Сабрина: Вообще, французы активно включились в культурный обмен, и сейчас в современном французском языке масса арабских выражений. Например, kiff-kiff — означает «это то же самое»; maboul — безбашенный, бестолковый; faire le zouave — хитрить. И масса других арабских словечек и словосочетаний, вошедших в широкое употребление. При этом сами французы могут даже не догадываться о происхождении этих слов.
— Как вы можете охарактеризовать французов как нацию? Какие они?
Ламия: Да как-то мы особо и не знаем, в нашем ближайшем окружении нет коренных французов. В нашем квартале царит яркое этническое разнообразие. Но в целом, пожалуй, можно сказать, что они немного надменные и холодные, даже замкнутые, демонстрирующие свое превосходство по поводу и без. И они лучше всех все знают. Правда, при этом они одновременно какие-то не расслабленные, что ли, не на позитиве, в постоянном стрессе.
Но если по большому счету, то они все разные, есть хорошие люди и плохие, как у всех народов мира. Существенную роль в оценке отношения французов к соотечественникам арабского происхождения играет самоощущение арабов и уверенность в себе. Важно не обесценивать себя, не комплексовать, и все будет в порядке.
— Стоит ли Франции оставаться в ЕС или отделиться, как Англии?
Сара: Безусловно, нам нужна единая Европа — для работы, свободы передвижений и путешествий, опять же общая валюта — это все так удобно! В Италию мы ездим за покупками с удовольствием, там дешевле, и заодно можно отдохнуть в выходные. Нам кажется, что вместе с остальными европейскими странами Франция намного сильнее.
А Англия никогда не была по-настоящему с нами, мы этого вообще не чувствовали. Как не почувствовали совершенно ее отделения, нам все равно. Правда, мы слышали, что британцы часто занимали блокирующую позицию в Европарламенте, особенно в переговорах по социальным программам, так что — тем лучше.
— Кто из политиков вызывает у вас уважение? Какие правительственные программы кажутся вам правильными?
Сабрина: Мы вообще не интересуемся политикой. Все политики совершенно одинаковы, kiff-kiff. Просто политика существует как некая данность, как небо, как деньги, как необходимость работать, есть, и всё. Она существует как-то параллельно с реальной жизнью. Можно только сказать со стопроцентной уверенностью, что мы никогда не будем голосовать за крайне правых, за «Национальный фронт» (сейчас партия носит название «Национальное объединение»), потому что Марин Ле Пенн вышлет нас всех из Франции.
Ламия: Если вспоминать о блестящих политиках, то для нас это Жак Ширак. А начиная с Саркози вся французская политика выглядит как однородная серая масса. И даже накануне президентских выборов во Франции у нас нет никаких идей, за кого голосовать.
— С какими вызовами столкнется молодежь Европы в будущем? Что вас пугает больше всего?
Ламия: Ничего не пугает. Наоборот, мы уверены в новых возможностях и в рабочих местах. Если стараться и много работать, все получится, главное — не лениться. Мир не меняется, все как всегда — работа, здоровье, семья, досуг. Главное, чтобы денег хватало. Сейчас образование открывает столько возможностей, оно практичное и специализированное. Мы думаем, что оно должно помочь найти работу.
Сабрина: Хотя нет, страшно, если начнется гражданская война, не знаем между кем и кем.
— Кстати о деньгах. Вы слышали об идее внедрения минимального базового дохода?
Сара: Нам не нравится эта идея, если условием его получения будет отказ от работы. Самореализация в профессии — это основное. Работать ради самоуважения чрезвычайно важно. Только от нас зависит построение собственного счастливого будущего. А вот если деньги будут платить и при этом можно будет заниматься любимым делом, тогда очень круто. Это могло бы быть хорошей идеей для многодетных семей, которым сложно работать, так как детей не с кем оставить. Хотя тогда все бы стали рожать много детей, чтобы не работать… Нет, так тоже не подходит!
— На какие идеалы хотелось бы равняться? В чем смысл жизни? Кто ваш кумир?
Сабрина: Смысл жизни в религии, в чем еще он может быть?! Семья и дети, стабильная работа, вот так мы хотим жить. Мы хотели бы повторить опыт наших родителей, воспитавших своих детей, нас, которые выросли счастливыми и обладают широкими возможностями. Настоящее счастье — вести себя в соответствии с тем, чему учит Коран, и попасть в рай.
Если говорить о героях, то это известные спортсмены — Кристиану Роналду, например. Почему? Он красивый, богатый, интересно следить за его жизнью. Но если серьезно, мы никого не идеализируем, кроме Аллаха!
Фото: FREDRIK VON ERICHSEN- DPA/TASS; BARDOS FLORENT/ABACA; CLAUDE PARIS - AP/TASS; MICHAEL REICHEL- DPA/TASS; ZUMA\TASS
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl