Иные мы
«Я — это то, что я думаю о себе и мире». Не знаю, есть ли у психологов такое утверждение, но именно оно побудило нас летом этого года провести два небольших исследования. Во-первых, мы решили опросить наших пассионарных современников — топ-менеджеров, предпринимателей, чиновников и священнослужителей — и спросить у них, что они думают о России — ее символах, истории, ее месте в мире и ее будущем. Во-вторых, мы решили заказать десять эссе о выдающихся русских философах нынешним представителям профессии и таким образом попытаться составить феноменологическую карту русской мысли. То, как и о чем думали лучшие умы России, на наш взгляд, и есть значительная часть сути и ментальности страны.
Самым вдохновляющим открытием для нас было то, что две эти карты смыслов — современников и мыслителей прошлого — очень похожи друг на друга. Несмотря на то, что между ними столетие.
Вот три главных вывода из бесед современников.
1. Идея о пути России как обязательного членства в концерте европейских стран однозначно отвергнута. Все посылы и страхи распадающейся страны тридцатилетней давности — о том, что «наше место — периферия Запада», о «ресурсном проклятии», об исключении права на самобытность, высмеивание самой возможности «особого пути» — все это осталось в прошлом. Наши современники однозначно уверены, что ресурсы нам даны по праву и это то, что сделает нас богатой страной, что Запад нас не ждет в своем оркестре — и не надо, что у нас безусловно есть внутренние силы, чтобы идти по своему пути. Зафиксируем: идея вторичности России как цивилизации осталась в прошлом. При этом важно, что Россия воспринимается современниками именно как империя. Сохранение этого ее статуса очень желательно.
2. Огромное место в рассуждениях о России занимают ее духовные, или, если хотите, сакральные свойства. «Неуязвимость, подвиг, преодоление, великодушие, честь» — так наши собеседники описывают даже не свойства соотечественников, а символы России. Это представляется очень важным, так как выводит нас на правильное понимание той системы ценностей, которую стремится сохранить в себе и отстаивать в мире наша страна. Сейчас эта система называется традиционализмом и ассоциируется прежде всего с сохранением семейных ценностей, что важно, но для многих очень узко. Нам кажется, что Россия отстаивает нечто большее — право и необходимость на то, чтобы и человек, и страна как сообщество имели в себе мощное духовное иррациональное начало. И это духовное начало было бы непосредственным элементом общественной и политической жизни. По сути, это восходит к европейскому консерватизму XIX — начала XX века, безжалостно уничтоженному основными последовавшими за ним политическими течениями — социализмом и неолиберализмом. Однако русский консерватизм, рожденный в XXI веке на том поле, которое сложилось к текущему моменту, может стать, конечно, иным — более мощным, более цельным и менее пугливым, так как теперь он будущее и прогресс, на фоне исчерпанности прежних конструкций.
3. Консерватизм не противоречит ни глобализму, ни вере в технологический прогресс. Говоря о будущем, наши современники не рассматривают ни как желательную, ни как возможную изоляцию России, а рассуждая о ее месте в мире, абсолютно все считают, что наше место в международном разделении труда — это место технологической державы, создателя и продавца технологий. Трудно сказать, имеется ли в виду наличие в мире огромного рынка сбыта в виде быстрорастущего развивающегося мира, но убежденность, построенная на практике (напомню, речь идет о менеджерах и предпринимателях), что будущая Россия — это технологическая держава, очевидно.
А теперь об удивительных совпадениях этой карты смыслов с тем, о чем думали и писали самые выдающиеся философы нашей страны, от Владимира Соловьева до Владимира Бибихина.
1. Так же, как и с самой Россией, по мере продвижения в теме мысль о глубокой провинциальности русской философии, с которой мы начинали обсуждение, была отвергнута. Русская философия, в частности русский космизм, опередили свое время как утопия замещения сил иррациональных силой созданных человеком технологий. Об этом в интервью говорит, например, Борис Гройс — человек, явно не отличающийся избыточным романтизмом в отношении России.
2. Сам русский космизм есть часть удивительного для человека, не вовлеченного в философский дискурс, гуманистического пафоса технологической революции, в том виде, как ее видели русские философы. Техника должна была стать не источником прибыли или высокой производительности труда — она должна была придать неисчерпаемые силы человеку: устранить болезни, неравенство, несправедливость, вплоть до воссоединения живых и мертвых, так, как это происходит в Церкви. Нет ли в этих размышлениях прелюдии к уверенности наших современников, что Россия будет технологической державой?
3. При прочтении череды эссе о русских философах возникает понимание, что мощность русской религиозной философии есть отчасти следствие времени, когда она развивалась. России в XX веке удалось (странное, но верное слово) пережить в полном объеме все катастрофические последствия нигилизма, отрицания божественного начала в жизни человечества в виде гибели империи, революции, гражданской войны и последовавших лагерей. Все эти общие для страны трагедии прошлись по жизням, в том числе по жизням русских философов. Возможно, это корень глубокой преемственности мысли о насущной необходимости реализации в нашей человеческой жизни утопии единства человека и Бога. Вот цитата из одного из наших интервью: «В русском человеке как ни в каком другом есть это ощущение абсолютной необходимости и одновременно невозможности построить Царство Божие на земле». Именно так, одновременно — необходимости и невозможности. Не отсюда ли наши символы — неудержимость, подвиг, преодоление? И не очевидно ли, что в наше время полного исчерпания политических сил европейской традиции нигилизма и одновременно политического расцвета религиозных мусульманских стран русская философия может и, наверное, должна сказать свое слово в проектировании будущего?
Вот еще одна цитата из интервью:
— Философия нужна именно для того, чтобы проектировать желательное состояние. Если она этого не сделает, этого не сделает никто. И тогда прогноз мой очень печальный: ничего нельзя будет сделать…
— А если все-таки она это попытается сделать? Есть здесь, чем вдохновиться, на что опереться?
— Да. Потому что это оставит за нами свободу выбора. Русские философы говорят, что от нас зависит, будем мы людьми или нет.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl