Рыцарь правосудия (к 180-летию со дня рождения А. Ф. Кони)
28 января (9 февраля по новому стилю) 1844 года в Петербурге в семье известного театрального деятеля Фёдора Кони родился сын Анатолий. Ему предстояло стать одним из самых выдающихся юристов того пореформенного пятидесятилетия, когда — со всеми оговорками — в России существовал действенный и справедливый суд.
Его имя часто называют среди выдающихся адвокатов, как правило, в паре с Фёдором Плевако. Ошибка эта настолько распространена, что просочилась даже в отдельные учебные пособия по истории России XIX века. Между тем Анатолий Фёдорович не проработал в адвокатуре ни одного дня из своей более чем полувековой юридической практики. Он служил в прокуратуре, долгое время был судьёй, обер-прокурором уголовного кассационного департамента Сената, выполнявшего функцию верховного суда Российской империи, сенатором, членом Государственного совета (верхней палаты российского парламента в 1905–1917 годах), профессором университета… Адвокатом — никогда. И вместе с тем ошибка эта фактическая, но не смысловая: по сути, всю свою сознательную жизнь Анатолий Кони посвятил именно защите — как отдельных людей, так и закона в целом.
Замечательная журналистка, много лет талантливо писавшая на нравственно-юридические темы, Ольга Богуславская как-то сказала о нём: «Анатолий Фёдорович Кони сделал для правосудия то, что под силу только избранным: он ни разу ему не изменил». Это кажется почти невероятным, но это — так.
«Тёмное дело»
Утром 18 апреля 1879 года 16-летний юноша, гимназист, сын высокопоставленного жандармского офицера Николай Познанский был обнаружен мёртвым в своей постели. Экспертиза определила отравление морфием. Корыстный мотив исключался, ошибка аптекаря (юноша болел краснухой и принимал лекарства) — тоже. Следствие заподозрило в отравлении гувернантку-француженку, 37-летнюю Маргариту Жюжан. В своё время она приехала в Россию по приглашению одного русского художника; по-видимому, она рассчитывала на брак. Расчёты не оправдались, любовник её бросил и женился на другой, но в остальном жизнь m-lle Жюжан в Петербурге сложилась неплохо. Она была востребована в качестве высокооплачиваемой частной учительницы, так как, помимо французского, обладала довольно обширными познаниями в области истории и искусства, что выделяло её из общего профессионального ряда. Основная же работа её состояла в занятиях с детьми в семье полковника Познанского, где она проработала пять лет и была, что называется, «своей» (при этом она снимала собственную квартиру, что говорит и о её доходах, и о нежелании жить приживалкой).
В пользу версии о том, что именно гувернантка отравила молодого человека, имелось немало соображений, но все они были в той или иной степени косвенными. В первую очередь настораживало то, что, по многочисленным свидетельствам, между воспитанником и воспитательницей существовали гораздо более тесные отношения, чем это обычно предполагается в подобных случаях.
Дело это было крайне запутанным (сам Анатолий Фёдорович в своих «Записках судебного деятеля» назвал посвящённую ему главу «Тёмное дело»). Таковым оно остаётся и сегодня, представляя собой одну из, по-видимому, уже неразрешимых криминалистических загадок. Помимо несовершенства тогдашней криминалистической науки, которая была не в состоянии дать определённые ответы на некоторые важные вопросы, чрезвычайную сложность представляло то, что, судя по всему, не только обвиняемой, но и многим ключевым свидетелям (в частности родителям покойного юноши) было что скрывать. Определить же, связано это с их прямой или косвенной виновностью в произошедшем или с вполне понятным желанием утаить от «широкой публики» некие «пикантные подробности» происходившего в семье Познанских, было задачей практически нерешаемой.