Несостоявшийся Пугачев
За четверть века атрибуционной работы мне удалось вернуть имена более чем двум сотням портретов из разных музеев и частных коллекций. Но время от времени коллеги все-таки спрашивают: а точно ли историко-предметный метод универсален, его логическая основа — строго научна, а выводы — достоверны?
Могу привести много примеров того, как мои атрибуции получали подтверждение из других источников: со временем обнаруживались старые подписи на обороте или подрамнике картин, упоминания в инвентарях фамильного имущества, в актах периода национализации, в каталогах старых выставок и списках работ художников. Появлялись другие портреты установленного лица, не оставлявшие сомнений в его идентичности, а также копии с определенного произведения. Аннотированные снимки портрета оказывались в старых журналах и фототеках. Удавалось даже рассмотреть портрет на фотографиях дворцовых или усадебных интерьеров. Но еще ни разу такой «привет из прошлого» не опроверг добросовестной атрибуции, сделанной с помощью историко-предметного метода.
Едва ли не самый неожиданный случай произошел с портретом кисти Василия Ивановича Сурикова из собрания Тверской областной картинной галереи. Сейчас он украшает один из залов музея в прекрасном императорском дворце в Твери, долгая реставрация которого практически завершена.
Портрет, согласно авторской подписи, был выполнен художником в 1909 году и имеет свою интересную историю. В самом начале ХХ века, одновременно с созданием знаменитого полотна «Степан Разин», Суриков работал над замыслом картины «Емельян Пугачев». «Хочется мне, — говорил художник, — Пугачева нарисовать. И он должен быть непременно в клетке! Один!» Об этой творческой идее можно судить по хранящемуся в Государственной Третьяковской галерее графическому эскизу. На нем Пугачев показан уже арестованным, закованным в кандалы, за толстыми прутьями клетки. Но общее выражение его фигуры и пристальный прямой взгляд показывают несломленный гордый характер. Вообще тема казачьей удали и вольности всегда привлекала Сурикова. Сам потомок красноярских казаков, он не раз воспевал земляков в своих произведениях. Недаром Максимилиан Волошин после близкого знакомства с художником заметил: «Эта неудержимая и буйная кровь, не потерявшая своего казацкого хмеля со времен Ермака, текла в жилах Василия Ивановича».
Для такой картины особую важность имел яркий образ Пугачева. Ведь именно на нем держалась вся композиция. Упомянутый эскиз имеет подпись Сурикова с датой — 1911 год — и отметкой, что сделан он в Ростове Ярославском. Через пять лет друг и почитатель художника Яков Тепин опубликовал мемориальную статью, в которой говорилось: «В 1906 году попутно с „Разиным“ был задуман „Пугачев“. В Ростове Великом, в харчевне, Суриков встретил человека, похожего на Пугачева и приковавшего художника к этой теме. Но „Пугачев“ не был написан, и только этюды и эскизы свидетельствуют об этом замысле».
В 1925 году Тепин на страницах «Красной Нивы» изложил рассказ самого Сурикова: «Зашел я однажды в Ростове пообедать в подвальную харчевню и только что я начал есть, как подошел к моему столику мужик с мальчиком и велел мне его угостить. Я тотчас заказал на его долю обед и поразился, как этот мужик страшно похож на Пугачева — рост, плечи, борода, волосы, а главное — лицо, выражение воли в лице. Я подумал: как это он сразу велел угостить себя, и я, нисколько не удивившись его дерзости, исполнил его волю. Я жадно смотрел на него и хотел позвать к себе, чтобы сделать его портрет, но когда я подошел к выходу, то он встал в дверях и преградил мне дорогу. Я подумал, что он хочет меня ограбить и, рассердившись, крикнул ему: ”Уйди прочь с дороги!“ — и пошел на него. Тогда мужик посторонился и пропустил меня. Выйдя на улицу, я удивился: как это он пропустил меня. Я не хотел больше писать лже-Пугачева. Настоящий Пугачев меня бы не пропустил».
Судя по этому рассказу, встреча с мужиком являлась лишь бытовым эпизодом, и прототип Пугачева надо искать дальше. Тем более, что тот же Тепин в статье 1916 года пишет: «Улица в ”Боярыне Морозовой“ почти целиком перенесена из Красноярска, оттуда же взяты типы стрельцов, Суворова, Разина, Пугачева». Да и сам художник рассказывал Максимилиану Волошину в январе 1913 года: «И Пугачева я знал: у одного казацкого офицера такое лицо».