Василий Ян
1.
Если бы Василий Янчевецкий (1875– 1954) ничего не написал, он всё равно вошёл бы в историю литературы как любимый преподаватель двух Всеволодов — Вишневского и Рождественского, учившихся в Первой Петербургской гимназии, ныне школа 321, что на углу Правды и Социалистической. Он преподавал историю и обладал чудесным даром рассказывать о героях прошлого как о личных знакомцах. Страницы учебников или источников делались прозрачными, сквозь них становилось видно — эффект, доступный лишь избранным учителям. Третий Всеволод — Иванов — был его подчинённым и учеником в газете «Вперёд», издававшейся на территории колчаковцев и кочевавшей вместе с ними. Возможно, Янчевецкого запомнили бы как основателя скаутского движения в России (просуществовавшего с 1911 по 1922 год и вроде как возродившегося в виде движения юных разведчиков). Кто-то помнит его как создателя первого российского школьного журнала «Ученик», сочинявшегося им примерно наполовину — но наполовину всё же состоявшего из детских рассказов и корреспонденций; журнал этот продержался с 1911 года до 1915-го. Он побывал также разведчиком, журналистом, путешественником, финансистом, живописцем, играл на рояле, сочинял музыкальные и драматические пьесы — и сделался наконец писателем, лауреатом Сталинской премии первой степени, что для бывшего колчаковца поистине превосходный результат. Почти 80 лет его жизни вместили четыре брака, десятки азиатских путешествий, утрату почти всех родственников — но после всех ударов он с фантастическим упорством поднимался, осваивал новую профессию, находил новую жену, открывал новую литературную манеру. Умер он патриархом отечественной романистики, автором фундаментальных романных серий о Батые, Чингисхане и святом Александре Невском. В семидесятые его книги добывались с трудом, выменивались на макулатуру — был такой советский способ обзаведения книжным дефицитом; сегодня он, как и большинство советских эпических авторов, почти забыт, ибо исторические его концепции сильно зависели от требований эпохи, — но, кажется, настало время для его педагогических и геополитических трудов: достаточно вспомнить, что его книга «Воспитание сверхчеловека» открывается тезисами «Россия окружена врагами, которые ведут борьбу постоянно» и «Овечьи добродетели погубят Россию. Будущее принадлежит сильным и нападающим».
Человек был страстный, бурно заблуждающийся и совершенно неубиваемый. Если попробовать отделить зёрна от плевел, моды от убеждений, конформизм от выстраданных убеждений, — можно увидеть оригинального мыслителя, интересного педагога и чуть ли не первого идеолога России будущего.
С педагогической его ипостаси мы и начнём, ибо первая его книга — своеобразная программа воспитания идеального россиянина переходной эпохи. Конечно, «Воспитание сверхчеловека» (1908) вдохновлена Ницше и носит следы рабского подражания ему, но там есть чем воспользоваться: Янчевецкий неоспоримо прав, говоря, что стройной и оригинальной системы воспитания в России ещё нет. Иное дело, что геополитика — к тому же в атакующем, агрессивном стиле, — не лучшая база для такого воспитания; но к этому программа не сводится, она шире. Мы смотрим на «Воспитание» глазами людей, проживших финал ХХ века и помнящих его середину, мы примерно себе представляем, чем кончилась проповедь агрессивной борьбы за жизненное пространство, — но для начала прошлого столетия книга Яна невинна, она вполне в русле тогдашних представлений о пороге, ступеньке, к которой подошла человеческая эволюция. И эволюция эта в самом деле должна бы породить сверхчеловека — беда в том, что этих людей модерна бросили в топку двух мировых войн, вследствие чего модернистский рывок состоялся гораздо позже и совсем не в том виде, в каком предполагался. Вместо человека, свободного от предрассудков, появился человек, отягощённый двойным бременем этих предрассудков, боящийся прогресса больше, чем застоя; фашизм скомпрометировал всё, о чём говорит Янчевецкий, — а говорит он не только о геополитике, не только об агрессивной, набирающей силу Азии, не только об одряхлении Европы (о котором, кстати, говорили не только протофашисты вроде Шпенглера, но и христианские мыслители вроде Владимира Соловьёва). Лев Разгон отчасти прав, когда в биографическом очерке о Яне, писанном с сугубо советских, хоть и оттепельных позиций, находит в его педагогической практике и скаутских идеях «отвратительную смесь Передонова с отставным унтером». Такой риск всегда есть — вспомним эволюцию Карема (Кавада) Раша, известного в молодости как педагог-новатор, создатель отряда «Виктория»; и у Янчевецкого встречаются вполне рашевские пассажи о том, что наилучшим педагогом будет офицер, и в начальной школе — сельской, например, — иного и желать нельзя. Но все ли создатели военизированных детских формирований обречены несколько, как бы сказать, съехать в неадекватность? Удержался же Крапивин… Да, Янчевецкий кидается на защиту чёрной сотни, утверждая, что она состоит из оклеветанных прессой патриотов. Да, лёгкие признаки неадекватности заметны у Янчевецкого и в слишком узнаваемой апологии Севера — где человек обречён на борьбу, — ив перечислении преимуществ этого Севера перед праздным и сытым Югом; тоже ничего нового, до «Ориентации Север» Джемаля всего каких-то 70 лет (хотя каких лет!). Но от культа нордических добродетелей Янчевецкий воздерживается. Он говорит прежде всего о том, что современное воспитание направлено на активизацию в ребёнке худших его качеств — рабства, покорности, адаптивности; тогда как Россия, если ей хочется достойного будущего, должна воспитывать нонконформизм, инициативу и дерзость. Гимназическое образование учит прежде всего дисциплине — но если с выносливостью и исполнительностью у российских нижних чинов всё в порядке, именно отсутствие инициативы у офицеров привело к досадным и временным (разумеется) поражениям в Японской войне. Идя ещё дальше, Янчевецкий выдвигает идею профилированного обучения, которая и посейчас находит в России горячих противников. Ссылаясь на опыт своего отца, директора гимназии, Янчевецкий подчёркивает, что дети, успевающие в отдельных науках — будь то история, языки или физика, — нуждаются во всяческом поощрении: к чему нивелировка? Три основания школы будущего — борьба, творчество и специализация.
Янчевецкий недальновиден, когда обрушивается на горизонтальные связи в российском обществе: у нас всегда можно попросить взаймы, пристроить родственничка, порадеть за «родного человечка» и прочее; это, конечно, препятствует объективности, но это наш единственный способ противостоять давлению государства, его тотальному наблюдению и насилию на всех уровнях. Но Янчевецкий совершенно прав, когда говорит, что русским необходим культ самостоятельности и независимости — ибо государство, растлённое тотальной коррупцией, всеобщей повязанностью всех со всеми, по самой своей природе противостоит формированию одиноких и сильных борцов, а только они и двигают общество вперёд.