Миролюбивая сила
Нападение Сирии и Египта на Израиль точно не стало сюрпризом для политического руководства СССР. Единого мнения относительно войны в политбюро не было, но когда Израиль стал перехватывать инициативу, именно Москва начала давить на Каир, принуждая его перейти к переговорам.
Свои заботы
Осенью 1973-го в политбюро царила вполне благостная атмосфера. 25 октября в Москве должен был начать работу помпезно обставленный Всемирный конгресс миролюбивых сил: три тысячи делегатов из ста сорока трёх стран мира. Венцом этого мероприятия должна была стать, разумеется, речь Леонида Ильича Брежнева, над которой денно и нощно трудились сотрудники его аппарата. И тут, с разницей буквально в несколько недель, грянули две настоящие геополитические бомбы: сначала пиночетовский переворот в Чили, следом — Война Судного дня.
СССР был готов помогать Египту и Сирии оружием, но в Дамаске и Каире не совсем правильно понимали цели, которые преследовала Москва. Ни Брежнев, ни его окружение, за исключением, может быть, заведующего Международным отделом ЦК КПСС Бориса Пономарёва, не верили в полную победу союза Асада и Садата над Израилем. А вот пожизненные президенты Сирии и Египта, похоже, надеялись на военную помощь Советского Союза до победного конца.
До какой точки готова была дойти Москва в поддержке своих арабских «партнёров», сказать сложно. Судя по дневнику Анатолия Черняева — заместителя Пономарёва, — эта точка находилась где-то между «помочь вернуть утраченные во время Шестидневной войны территории» и «избежать полного разгрома».