Крым: как устроить человеческое житьё
Летом 1920 года в Крыму царил осторожный оптимизм. Войска Русской армии генерал-лейтенанта барона Петра Врангеля вырвались на оперативный простор в Северную Таврию. Большевики после весенней победы над деникинцами на Северном Кавказе белогвардейцев похоронили, увлеклись операциями в Польше — и недооценили значение Южного фронта.
Политическая ситуация внутри РСФСР в тот момент выглядела скверной. «В связи с восстаниями, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри Цека растёт стремление заключить мир с буржуазной Польшей», — телеграфировал 2 августа Владимир Ленин члену Политбюро ЦК РКП(б) Иосифу Сталину. 10 августа члены правящего кабинета Третьей Французской республики во главе с Александром Мильераном признали де-факто правительство Юга России. Это был большой успех Петра Струве, занимавшего должность начальника управления внешних сношений.
В начале августа, по оценкам советских аналитиков, в распоряжении белого командования находилось примерно 25 тыс. штыков, 10,5 тыс. сабель, 178 орудий, 12–15 танков, 7-8 бронепоездов и 30–35 самолётов. Сами по себе они не могли совершить броска на север. Опасность Врангеля заключалась в другом: в запоздалой — по застарелой русской традиции — ставке на социальные реформы и попытке привлечь под бело-сине-красный флаг крестьянскую массу. Угроза союза «офицерской» и «кулацкой» контрреволюций могла поставить на грань катастрофы весь ленинский проект по созданию земшарной Республики Советов.
Пуговица на жилете
Струве.
13 января 1919 года
Правительство Юга России возглавил помощник Главнокомандующего по гражданской части гофмейстер Александр Кривошеин. На 64-м году жизни ему приходилось работать на износ, занимаясь не только организацией аграрной реформы, но и массой других дел. В Севастополе не хватало не только толковых людей — советников, канцеляристов, чиновников, но и простых вещей. «Можете себе представить бедность материальную и духовную, в которой мы живём, — жаловался Александр Васильевич публицисту Василию Шульгину. — Вот у меня на жилете эта пуговица приводит меня в бешенство — я вторую неделю не могу её пришить. Мне самому некогда, а больше некому <…> Вы не смотрите, что со стороны более или менее прилично, и всё как-то по-старому. На самом деле под этим кроется нищета».
В Крыму месячный прожиточный минимум для семьи из трёх человек накануне осенней эвакуации 1920 года исчислялся в 540 тыс. рублей. При этом литр молока в октябре на рынке стоил 2 тыс. рублей, килограмм говядины — 3,5 тыс., хлеба — 600, пара обуви — 200–300 тыс., рубашка — 70–100 тысяч. В то же время месячное жалование рабочего составляло 500–600 тыс. рублей, офицера в чине от штабс-капитана до полковника — 90–130 тысяч.
Тем не менее в белом Крыму торговали частники, работали рынки, базары, ярмарки, кафе, рестораны, закусочные, магазины, увеселительные заведения, театры и кинематограф. Рост цен обгонял рост жалования, но страдали от него преимущественно офицеры, служивая интеллигенция и беженцы. Однако массовой смертности от голода и тотального дефицита, как в советских городах при «военном коммунизме», в Крыму не было. Интеллигенты жаловались, что рабочие в Крыму живут лучше, чем земцы, получавшие гораздо более скромное жалование.