«Чахотка: другая история немецкого общества»
Вплоть до XX века туберкулез легких, тогда более известный как чахотка, был смертным приговором. Одно время болезнь считали аристократическим признаком тонкой душевной организации, а впоследствии больных чахоткой, напротив, презирали и даже преследовали. То или иное отношение к болезни многое говорит об устройстве общества и доминирующих взглядах на человеческую жизнь. В книге «Чахотка: другая история немецкого общества» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Анной Кукес, историк Ульрике Мозер на примере немецкого общества демонстрирует, как из «возвышенной» болезни чахотка превратилась в болезнь пролетариата, а затем — в стигму, обрекающую больного на насильственную смерть. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным критике народных больниц, отказывавшихся лечить пациентов с тяжелой формой туберкулеза и вместо этого бравших на себя воспитательную функцию, а также дисциплине кашля и отхаркивания.
Критика лечебниц
В начале XX века народные клиники столкнулись с резкой критикой со стороны представителей самых прогрессивных медицинских дисциплин — бактериологии, социальной гигиены и хирургии. Бактериологам вроде Роберта Коха общественные клиники казались излишними, для них борьба против чахотки означала борьбу против ее возбудителя. Медик Георг Корнет, изучавший пути заражения туберкулезом, упрекал лечебницы в неэффективности: «Бороться с туберкулезом с помощью здравниц — всё равно что бороться с голодом, раздавая икру и устриц, а не хлеб и сало».
Как и санатории, больницы лечат только легкие случаи, иногда даже не столько больных, сколько лишь пациентов с подозрением на чахотку или вовсе уже выздоравливающих, чью трудоспособность можно восстановить быстрее всего. Такие пациенты, конечно, улучшали статистику успешной работы больниц. Больных, на которых не действовала терапия, направляли домой либо сразу, либо в течение первых недель. Выписывали даже беременных женщин, если, по мнению врача, беременность могла негативно повлиять на ход болезни. Один врач писал: «Самая ужасная часть нашей больничной деятельности в том, чтобы отсылать домой бедных, тяжелобольных людей». По крайней мере, больные точно знали, что у них открытая форма туберкулеза и жить им осталось недолго. Если врач не принял в больницу — считай, смертный приговор.
Критики упрекали больницы в том, что лечить берутся лишь легкие случаи, а запущенных и заразных оставляют умирать в кругу семьи, распространяя инфекцию среди родных и близких. Бактериологи требовали не только лечить легких больных, но и изолировать тяжелых, чтобы не распространять заразу. Иммунолог Эмиль фон Беринг в 1903 году ратовал за то, «чтобы кашляющих туберкулезников изолировали от здоровых еще людей и помещали в карантин».
Наиболее резким критиком народных больниц был Альфред Гротьян, один из первых социальных гигиенистов своего времени, впоследствии представитель комитета по здравоохранению социал-демократической партии в Рейхстаге. Больницы не выполняют своего предназначения — эффективно бороться против туберкулеза. Гротьян считал лечебницы «пропагандой и очковтирательством». Вместе с Кохом и Берингом Гротьян даже настаивал на принудительной изоляции тяжелых заразных туберкулезных больных. Критики были слишком авторитетны, и лечебницы не могли просто проигнорировать их упреки, но не могли и предъявить очевидных доказательств своей успешной деятельности.