Актриса Лиза Янковская — о фамилии, мультивселенной и съемках «Пропавшей»
Лиза Янковская не любит зум и самопробы, но обожает книги, учебники и возможность не спешить, а наблюдать. Мы обсудили с актрисой новые проекты и спектакли, скорость сегодняшних дней и желание не идти на уступки в работе. А еще похохотали немножко
Лизу Янковскую с детства догонял проносящийся ветром шепоток: «Смотрите, смотрите это она». Дальше, по ситуации, следовало уточнение: внучка Олега Янковского или дочка Филиппа Янковского и Оксаны Фандеры. Позже прибавилось еще одно — сестра Ивана. Лиза же, в семье самая младшая, в это время стремилась не к популярности, а к сути, с самого начала своего актерского пути пристрастившись к ответу «нет» в случаях, если проект или роль вызывают вопросы. Проучившись пару лет в школе-студии МХАТ и перебежав оттуда в мастерскую Олега Кудряшова в ГИТИСе, она, как и все выпускники своего мастера, этих отказов не боится, потому что уверена, что соглашаться нужно только тогда, когда сомнений нет. Касается это мира и театра, и кино. На сцене увидеть ее сегодня можно, например, в спектаклях театра «Практика» «YouTube/в полиции» и «Созвездия». Первый, режиссера Григория Добрыгина, недавно вернулся обновленным и по-прежнему доводит зал до приступов продолжительного хохота. Второй, режиссерский дебют артиста Александра Алябьева, погружает в размышления о мультивселенной и о том, как сильно все мы жаждем нежности в любом из ее воплощений. Что же касается экрана, совсем скоро актрису можно будет найти в фильмах Евгения Григорьева «Подельники» и Василисы Кузьминой «Ника», ну а прямо сейчас — в сериале Вадима Перельмана «Пропавшая», вышедшем на платформе Kinopoisk HD. С него мы и начинаем разговор о желании дойти во всем до сути, квантовой физике и странном голосе.
В сериале «Пропавшая» у вас роль, предполагающая необходимость держать зрителя в состоянии постоянной неопределенности, непонимания, кто ваша героиня и что (а также — зачем) она делает. Сразу поняли, что хочется поучаствовать в этом проекте, или этап сомнений был?
У меня всегда есть сомнения, редко, когда их нет. Мне прислали только пилот «Пропавшей», так что я не знала, что дальше будет происходить с сюжетом. Всем как-то нормально с этим работается, когда есть лишь пилот, а я очень мучаюсь, потому что мне важно, чтобы написано было все. Но самое большое и значимое, что для меня было в этом проекте, — Вадим Перельман, я хотела поработать с ним, мне было интересно, что он за режиссер. Я понимала, что это крутая возможность, и в данном случае это важнее, чем то, что я не видела весь материал. А потом я приехала к Вадиму с двумя страницами вопросов: «А что это? И это? А почему так?» Он стоял, молчал-молчал, а потом говорит: «Ты что, интервью у меня берешь что ли?» (Смеется.)
Судя по этой истории, вы любите готовиться ко встречам и штудировать сценарии?
Если мне его не присылают, то, когда я прихожу на встречу, мне нечем прикрыться и тогда мне очень сложно. И не важно, какой это режиссер. Мне тяжело, потому что приходится идти от себя, а это я делаю, только когда необходимо, когда понимаю, что персонаж состоит из меня. А если есть сценарий, можно разобраться, что это за человек, которого я играю, и мне это помогает. В Америке такая система есть, например, что актеры приходят на пробы уже персонажем. У нас это не принято, но я очень люблю так делать. Не то что прихожу странным человеком в парике, но всегда одеваюсь так, как должен быть одет, на мой взгляд, этот герой, размышляю, как он выглядит, как разговаривает. И еще очень важно поговорить сначала, а не сразу начинать. Бывает, приходишь, и режиссер тебе: «Ну что, давай». Это загиб в другую сторону. А вообще самое крутое, когда вы с режиссером чувствуете еще даже до проб, что сошлись просто по-человечески в разговоре о фильме, что вы друг друга понимаете. В общем, по-разному бывает, но все это чистая химия, все строится на энергии. И на удаче. Ты можешь очень хорошо попробоваться, но ты не подходишь, потому что персонаж — это не ты. И наоборот тоже случается, можешь попробоваться плохо, но это действительно ты.
Мир сериала очень отстраненный, зыбкий. Вам эта неконкретность чем показалась в контексте истории?
Я видела в этом какую-то линчевскую природу. Очень люблю Дэвида Линча, и мне казалось, что это мир его персонажей. Когда на съемках я все это увидела, подумала, что именно так и должно быть, что это должен быть именно такой мир очень холодных людей. Как будто бы все выверенное, но при этом одновременно совершенно не конкретное. Смотришь — и глаз плавает, визуально приятно, но при этом ничто ни о чем не рассказывает. Ну, а мы с Вадимом работали именно по моему персонажу, начали еще на пробах по зуму придумывать, какая она должна быть, чтобы тоже ничего не было ясно, чтобы в ней одновременно была куча всего, чтобы она была ребенком, злом, добром и всем на свете.
Тяжело было в зуме?
Он для меня то же самое, что и самопробы. Я никогда этого не делала — то есть пыталась, но у меня ничего не получалось, — не могу сама с собой играть. Вот один раз сделала только для Вадима, потому что никуда не денешься, он был в Канаде. Было действительно сложно, но еще тяжелее — ансамблевые пробы, когда выбирали мою «мать» и нужно было пробоваться с разными актрисами. Мы играли одну и ту же сцену, причем очень драматическую, и вот я смотрела в экран, каждый раз пытаясь как-то с партнером соединиться, ведь через экран нет совсем никакой коммуникации, и чувствовала, что на той стороне — то же самое. Ну, а Вадим, по большому счету, вообще меня не видел. Помню, когда меня уже утвердили, он сказал: «Лиза, может, походишь на заднем плане по комнате, чтобы я увидел, как ты ходишь, твою пластику». И потом такой: «Ладно, на площадке разберемся». Мы посмеялись, потому что зум, конечно, это интересный опыт, но такой, который повторять не хочется.