«В те поры война была»
Как литературные герои уходили на фронт
Уход на войну — всегда перемещение в иной мир. В этом мире иные, не соответствующие человеческим законы, иная мораль, иная цена жизни. Человек, который вступил в этот мир, не вернется: даже оставшись в живых, он никогда не станет прежним. Weekend вспомнил, как литературные герои уходили на войну.
Тарас Бульба и сыновья
Николай Гоголь «Тарас Бульба», 1835
«Так что же, что нет войны? Я так поеду с вами на Запорожье, погулять. <…> Завтра же едем! Зачем откладывать? Какого врага мы можем здесь высидеть? На что нам эта хата? К чему нам все это? На что эти горшки?»
Два выпускника Киевской академии приезжают в родительский дом, чтобы уже на следующий день отправиться с отцом в Запорожскую Сечь — становиться мужчинами. Оттуда они вскоре выдвинутся в боевой поход, из которого ни один из сыновей не вернется: одного за предательство застрелит отец, другого возьмут в плен и казнят в Варшаве. Отец к концу повести тоже погибнет, успев до этого переубивать немало поляков. Что поездка в Сечь ничем хорошим не кончится, понятно сразу: уже с первых слов ясно, что это место, где время застыло, а жизнь каким-то странным образом подчинена смерти. Здесь насмерть бьются и вусмерть пьют, а из новостей — рассказы о том, кто и какой смертью погиб. Здесь собрались те, кто не нашел своего места в мирной жизни и потому теперь всерьез озабочен только тем, чтобы не умереть своей смертью. Отсюда и отчаянная веселость казаков, и их непреодолимая тяга к войне. Этой войне не нужны оправдания: все, какие есть в тексте, выглядят нарочито нелепо. Раз за разом Тарас Бульба делает выбор в пользу войны лишь потому, что этот выбор ему ближе. За что воюют казаки, не знает точно и сам Гоголь: в редакции 1835 года звучат Украина и православная вера, в редакции 1842-го появляются русская душа и русская земля, но эти слова ничего не объясняют, да и вообще никому особо не важны. Тысячи казаков, включая трех главных героев, погибают на наших глазах просто так — потому что это единственный понятный им способ распорядиться своей жизнью.
Эйлиф, Швейцеркас, Катрин — дети мамаши Кураж
Бертольт Брехт «Мамаша Кураж и ее дети», 1941
«Разве здесь сколотишь отряд, фельдфебель? Прямо хоть в петлю полезай. До двенадцатого я должен поставить командующему четыре эскадрона, а людишки здесь такие зловредные, что я даже спать по ночам перестал. Заарканил было одного, не посмотрел, что у него куриная грудь и расширение вен, сделал вид, будто все в порядке, напоил его как следует, он уже и подпись поставил, стал я платить за водку, а он просится на двор. Чую, дело неладно — и за ним. Точно, ушел, как вошь из-под ногтя. У них нет ни честного слова, ни верности, ни чувства долга. Я здесь потерял веру в человечество, фельдфебель»
Брехт написал пьесу о взаимоотношениях человека и войны, причем так, как будто война является одушевленным существом, имеющим власть над другими живыми существами. Маркитантка мамаша Кураж играет с войной в кошки-мышки — она живет за счет войны, но не хочет отдавать ей своих детей. Но Брехт терпеливо, логично и безжалостно демонстрирует, как война одного за другим выманивает и загребает всех троих — Эйлифа, поддавшегося на уговоры вербовщика, расстреливают свои же за мародерство, Швейцеркас гибнет в плену, немая Катрин нарывается на смертельную пулю, пытаясь спасти жителей осажденного города. У войны нельзя выиграть — ни герою, ни простаку, ни святой. Ошибка детей мамаши Кураж в том, что они не понимают сути происходящего и думают, что нужно бояться врага: а бояться нужно самой войны как таковой. Именно она здесь — главное действующее лицо. Один раз в пьесе война даже ненадолго умирает — и все сразу чувствуют образовавшуюся пустоту.
Князь Игорь
«Слово о полку Игореве»
«Уже склоните стяги свои,
вложите в ножны мечи свои поврежденные,
ибо лишились мы славы дедов.
Своими крамолами
начали вы наводить поганых
на землю Русскую,
на достояние Всеслава.
Из-за усобиц ведь пошло насилие
от земли Половецкой»
Исторический Игорь Святославич, удельный князь Новгород-Северский, в самом деле отправился в 1185 году в поход против половцев — это мы знаем из летописного текста. Как и то, что поход был неудачным: в первой схватке войска Игоря и его брата Всеволода одержали верх, однако последующая большая битва на реке Каяле была проиграна, а князья оказались в плену. Автор «Слова» вроде бы с самого начала вводит мотив зловещего предзнаменования (солнечное затмение), но в остальном, описывая отправление Игоря на войну, не жалеет ликующих красок. Князь-де «скрепил ум силою своею и поострил сердце свое мужеством», он рыцарственно клянется «либо голову сложить, либо шлемом испить из Дона». Видя затмение, он произносит слова, которые в этой ситуации как бы положено произнести решительному «мужу судьбы»: ничего, мол, все равно «лучше убитым быть, чем плененным». По законам какой-нибудь «Песни о Роланде» за этими словами и должна последовать в конце концов славная смерть: погиб, но одолел. «Слово», по понятной причине пытаясь одолеть этот шаблон, просто меняет оптику. Эпическо-батальная образность сменяется траурной, звучат скорбное «злато слово» старого Святослава Киевского, риторические обращения к князьям, плач Ярославны, наконец,— и все это в самом деле с интонациями свершившейся непоправимой беды. А вот когда дело доходит до бегства Игоря из плена, вся надгробная величавость отодвигается в сторону; побег оборачивается не то волшебной сказкой, не то мифом об умирающем и воскресающем персонаже — что и дает автору возможность кое-как нащупать к финалу триумфальную ноту. Само собой, неубедительную, так что «Слово» остается в конечном счете грандиозным упреком амбициозности самого Игоря, обличением княжеской розни и плачем о «невеселой године».
Ганс Касторп
Томас Манн «Волшебная гора», 1924
«Тяжелый снаряд, продукт одичавшей науки, начиненный всем, что есть худшего на свете, в тридцати шагах от него, словно сам дьявол, глубоко вонзается в землю, в ней разрывается с гнусной чудовищной силой и выбрасывает высокий, как дом, фонтан земли, огня, железа, свинца и растерзанных на куски людей»
Молодой корабельный инженер Ганс Касторп приезжает навестить больного брата в горный санаторий в Альпах. Он думает, что приехал ненадолго, но остается на семь лет и тысячу страниц, знакомится с такими же не то больными, не то притворяющимися обитателями санатория, учится любить и думать, хотя и то и другое дается ему нелегко, ведет бесконечные философические беседы, пока вдруг, будто без всякого предупреждения, разражается Первая мировая. Герой покидает больницу и отправляется на войну; на последних страницах мы понимаем, что он не жилец. Гибель Ганса, этого, может быть, и не самого симпатичного в мире персонажа, шокирует, потому что до того кажется: он будет с нами всегда, уютный и нелепый мирок волшебной горы ничто не может разрушить. Тема и материя манновского романа — время. На протяжении всей книги это время застывшее: будто история — аквариум, где медленно плавают, иногда сталкиваясь, люди и их идеи. В последней главе эта конструкция взрывается, история оборачивается грязью, болью и бессмыслицей.
Йозеф Швейк
Ярослав Гашек «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны», 1921–1923
«Итак, в тот памятный день пражские улицы были свидетелями трогательного примера истинного патриотизма. Старуха толкала перед собой коляску, в которой сидел мужчина в форменной фуражке с блестящей кокардой, размахивая костылями. На его пиджаке красовался пестрый рекрутский букетик цветов.
Человек этот, продолжая размахивать костылями, кричал на всю улицу: „На Белград! На Белград!"»
Йозеф Швейк — один из самых бесстрашных персонажей мировой литературы. Он никогда не теряет присутствия духа и готов в точности исполнить даже самый бессмысленный приказ. Он никогда не обсуждает и не высмеивает распоряжения начальства — но при его деятельном и благожелательном участии они как-то сами собой демонстрируют весь заложенный в них потенциал лицемерия, лжи и идиотизма. Швейк уютно располагается в самых нелепых, опасных и непотребных обстоятельствах, от гарнизонной тюрьмы до тифозного лазарета,— вообще вся война у Гашека выглядит как набор уютных непотребных обстоятельств. Правда, если как следует приглядеться, то роман написан не столько про войну, сколько про армию как высшую форму имперской кастовой бюрократии. Главным ее свойством является способность достигать того, что противоположно цели, замыслу, смыслу. Куда бы ни целилась австро-венгерская армия, она все время стреляет себе в ногу. И патриотизм Швейка, неважно, подлинный или лукавый, все время натыкается именно на эту преграду: куда ни пойди, все равно окажешься там, куда не шел. И на фронт он отправляется на первых же страницах романа, но ему так и не доведется поучаствовать ни в одной атаке — ну или хотя бы в отступлении. Впрочем, возможно, как опытный житель империи Габсбургов, Швейк знает, что лучший способ не попасть на поле боя — это стремиться туда изо всех сил.