«В реальности жести побольше»
Зака Абдрахманова о своем дебюте «Папа умер в субботу»
Одна из самых ожидаемых премьер 2-го Фестиваля актуального российского кино «Маяк» в Геленджике — фильм «Папа умер в субботу». Зака Абдрахманова выпустила в Школе Марины Разбежкиной два громких документальных фильма, после чего работала с Наталией Мещаниновой и Борисом Хлебниковым — писала сценарий к «Пингвинам моей мамы» и собирала документальный материал к сценарию фильма «Снегирь». Ее игровой дебют вступает в диалог с ее же дебютным доком «Жаным», снятым в жанре автофикшен. В «Жаным» Абдрахманова едет с камерой в Казахстан, к маме и бабушке, которые не разговаривают друг с другом, живя в одном доме. «Папа умер в субботу» — история обрусевшей казашки Айко, которая приезжает в родной казахский поселок на похороны отца и неожиданно узнает, что покойник, казавшийся ей чудовищем, для новой семьи был совсем другим человеком. О системе воспроизводства насилия в отдельно взятой семье, о способах справиться с травмами и о разнице между документальной и игровой камерой Зака Абдрахманова рассказала Константину Шавловскому.
Насколько автобиографична история, рассказанная в вашем фильме?
Только отчасти. Я действительно ездила на проводы отца в Казахстан, и там происходили некоторые события, похожие на те, что описаны в фильме. Но все остальное — это, в общем-то, сборная солянка из обстоятельств и ситуаций, случившихся не со мной. Мне хотелось рассказать обобщенную историю русскоязычной казашки моего возраста. Это же совсем не уникальный случай, когда тридцатилетние казашки уезжают из родного поселка и рвут связь со своей семьей, с корнями, со страной, и за это дома их осуждают. Даже во время съемок ко мне подходили две девушки из съемочной группы, которые говорили, что у них очень похожие истории, что они тоже не могут найти общего языка со своими родственниками.
По вашему дебютному доку «Жаным» можно было ожидать, что отношения в казахской семье будут показаны намного более жестко — так и ждешь, что напряжение, которое возникает между Айко и семьей ее отца, выльется в прямое насилие. Но этого не происходит. Вы намеренно уходили от соблазна сделать историю более жесткой?
Ну в реальности, конечно, жести-то побольше, но мне очень не хотелось делать назидательное, радикальное или провокативное кино. Мне хотелось передать эмоцию светлой горечи, когда ты взрослеешь и возвращаешься в место, где тебе было, в общем-то, очень плохо. И возможно, если бы ты вернулся туда лет на десять раньше, ты разнес бы его к чертям. Но ты вернулся туда в том возрасте, когда вместе с твоей обидой в тебе выросла еще и странная нежность к этому месту. Нежность взрослого человека. «Жаным», несмотря на то, что эмоции там были выкручены на максимум, достаточно инфантильное кино, в котором обиды высказываются напрямую, лобово. И, как показал этот опыт, никому на твои претензии к миру смотреть не прикольно. Это все равно, что вы видите на улице, как два человека между собой ссорятся, а вас почему-то вовлекли в их конфликт свидетелем, и вы вынуждены на это безобразное, громкое зрелище смотреть. Мне не хотелось, чтобы в моем игровом дебюте возникла похожая ситуация, когда я насильно вовлекала зрителя в отношения со своим детством и со своими родными. И именно игровое кино дало мне возможность отстраниться: я же здесь не на стороне героини и не на стороне ее родственников. Я отчасти поэтому и ушла из документального кино.