WeekendРепортаж

«Еще скажи — Вивальди на титры поставить»

Как звукорежиссеры создают эмоции в кино

Работа современного звукорежиссера похожа на алхимию или парфюмерное дело: чтобы вызвать у зрителя страх, тревогу, печаль или радость, создаются целые эмоциональные блоки, состоящие из множества звуков. Кирилл Василенко — один из самых известных российских звукорежиссеров, работающий с Ильей

Хржановским, Алексеем Учителем, Резо Гигинеишвили, Анной Меликян и другими режиссерами авторского кино, рассказал Константину Шавловскому о том, для чего нужен иммерсивный звук, зачем озвучивать немую хронику и как создается звуковая партитура фильма.

За последние 30 лет в кино произошла настоящая звуковая революция — звук стал объемным, люди покупают домашние кинотеатры и дорогие звуковые системы, чтобы обеспечить полное звукопогружение. Изменилось ли от этого само кино? И постарела ли классика из‑за «плоского» звука?

Всю историю звука в кино люди занимаются эмоциональными манипуляциями. С целью либо тебе что‑то подарить, либо  — тебя обокрасть. И безусловно, с каждым новым технологическим скачком ты можешь все более и более тонкими пинцетами и микроскальпелями препарировать и бесконечно усложнять эмоциональное удовольствие зрителя. Но все это по большому счету аттракцион, а аттракционы быстро выходят из моды. Тарковский «качает» и сегодня, а голливудский мейнстрим нулевых по сравнению с ним уже безнадежно устарел. Мы можем просто понюхать цветок, но он быстро завянет. А можем выжать из него самую суть, сердцевину, как опытный парфюмер, и тогда запах будет жить очень долго. Грубо говоря, Тарковский — это парфюмер. Потому что мысль, в отличие от  аттракциона, стареет медленнее. И фильмы со старым звуком вызывают усмешку в том случае, если авторы изначально работали только на аттракцион, давили на эмоциональные педальки и били ниже пояса.

Твои фильмы устарели?

Конечно, мне, как и всем звукорежиссерам, все время приходится быть фокусником, создавая иллюзию реальности. И это большая проблема. Я, например, себя все время ругаю за ложную экспрессивность. Это когда ты слишком увлечен эмоциональным спектром, тебе кажется, что нужно перевести на звуковой язык все происходящее на  экране. И тебя становится много. Слишком много звука.

Фильм «4» Ильи Хржановского, который до сих пор является твоей визитной карточкой, ты тоже считаешь «ложной экспрессивностью»?

Кстати, это хороший пример агрессивного звука нулевых, который не устарел до сих пор. Экстремально громкое звучание в начале, когда зубцы дорожной машины врезаются в асфальт, и сразу — экстремальное отсутствие звука на открывающем титре. Эта звуковая комбинация рождала не просто страх, а физиологический выверт, в общем‑то, пыточного образца. Но она работала на художественную задачу, потому что «4» — это же провокация, местами не совсем фильм, а местами — вообще не фильм. Это феномен. И тут все сошлось.

И все же приведи примеры «ложной экспрессивности».

Грубо говоря, очень сложно понять, допустим, сколько отвесить кричащих галок или отсыпать протяжных гудков вот в этот конкретный эпизод. Они являются элементом дизайна или это высказывание? Например, далекий пароходный гудок в фильме «Космос как предчувствие» Алексея Учителя — он же выполняет не только служебную роль: указывает, что вот где‑то там, в глубине, существует море. Но он является эмоциональным высказыванием.

Какая это эмоция?

Смотря какой гудок. Он может быть туманным, может быть призывным, может быть грубым или дерзким. Он может быть гудком-воспоминанием. Кроме того, он может быть еще нотой ля. Или фа-диез. Если помнишь, там такие все время тревожные ветра и гудки, весь фильм.

Из скольких вариантов гудка ты обычно выбираешь? Из ста, из тысячи?

Это, кстати, большое заблуждение — считать, что у звукорежиссера есть мешок со всеми звуками мира. Каждый звук, который ты находишь, достается тебе кровью. Допустим, ты нашел десять гудков, из которых пять сразу забраковал, потому что они были записаны кем‑то еще в советское время. Если тебе, конечно, не нужен именно архивный гудок, а в «Космосе» он был не нужен.

Как раз хотел спросить про звук в архивном кино. Например, у Сергея Лозницы, который последовательно, начиная с «Блокады», озвучивает кинохронику вместе со своим звукорежиссером Владимиром Головницким.

Лозница, с моей точки зрения, занимается звуковой провокацией, потому что он озвучивает хронику с помощью синхронных шумов. То есть мы с документальным материалом идем в студию, где артист шумового озвучания начинает ходить за героем, воссоздавая звуковой мир в кадре, чтобы мы слышали, как скрипит под героем стул или шуршит его одежда. А если ты в документальном кино начинаешь делать синхронные шумы, то ты резко его овеществляешь. Возьмем, к примеру, «Похороны Сталина». Ну существовала эта хроника и существовала. Со своими лицами, страхом, или горем, или радостью. Лозница берет и окрашивает эту хронику звуком. С его помощью он достигает быстрого прямого эффекта: резко приближает кадр к лицу зрителя. И это звуковое раскрашивание — оно больше не является документом, а становится авторским высказыванием. Я считаю, что это манипуляция чистой воды. И конечно, насилие — над хроникой и над зрителем, которого вовлекают в этот процесс.