Такие наши годы
Когда наступает очередная эпоха перемен, мы принимаемся вспоминать трудные времена, которые у же прошли, и сравнивать их с теми, что достались нам на этот раз. Писательница Ляля Брынза рассказывает о 90-х годах XX века – во всех лихих подробностях.
Если бы не девяностые, сейчас я была бы почтенная матрона – жена дипломата, с тремя детьми, наверняка с уже тремя или больше внуками, полная, довольная, спокойная. Был бы у меня хороший дом в стародачном месте, трехкомнатная квартира где-нибудь в районе «Измайловской» и, конечно же, «Волга», автомобиль. Но я бы сама не водила, нет. Шофер возил бы меня в будни в парикмахерскую, а потом в театр. А на выходных за руль «Волги» садился бы мой муж – тот самый дипломат.
Звездой будешь
Я родилась в семидесятом. Мое будущее было прозрачным и чистым, как капля березового сока. Я знала, что будет так и не иначе. Ну, может быть, что-то незначительное в вышеописанной идиллии поменяется, но в целом… Дача, квартира, «Волга», муж, дети, внуки, горшки с геранями на широких подоконниках. Сценарий для меня был прописан и продуман от и до моими родителями, и они делали всё, чтобы этот сценарий случился. Я особо и не перечила. В десятом классе протестно попробовала заявить, что мечтаю о театральном. Потом сообщила, что хочу в пед на младшие классы. Потом – что мне не близка литература и иностранные языки, но близка химия и биология. Но меня довольно быстро и умело переубедили, направив туда, куда и положено было быть направленной будущей жене дипломата. В иняз. И всё вплоть до четвертого курса было четко по плану. А потом случился Горбачев, перестройка… и грянули буйные, шумные, кабацкие, айнанэ-раззудись-плечо-девяностые. Мое будущее в одну секунду скомкалось, свернулось, вылетело в окно поезда Ленинград-Москва вместе с пустой пачкой из-под сигарет – таких длинных, коричневых, превращающих студентку филфака из ногастой глазастой дурочки с плохим английским в диву. Смешные были мы. Юные. Открытые и наивные.
– Я сниму тебя в кино. В главной роли, – шептал мне на ухо распаленный лысый и сильно не молодой уже сосед по купе, шаря по моему одеялу. – Я режиссер. Я всех на Мосфильме знаю. Будешь звездой.
– Дядя, я проводницу сейчас позову. Отстаньте…
– Звездой будешь. Клянусь.
– Пошел ты… – первый раз в жизни выругалась я.
Дядя, крякнув огорченно, отстал.
Всюду жизнь
Спрашивают часто: «Как вы тогда жили? Как выжили»? Слушайте, ну мне был двадцать один год. Я не выживала – просто жила. Сценарий с мужем-дипломатом и геранью на подоконниках никогда не был моим, я по нему и не тосковала. Мне выдали целый огромный новый мир – мир дикий, странный, опасный и прекрасный, как фронтир. Хотя почему как? Он и был фронтир – новые горизонты, новые возможности, новые территории. Сейчас принято ругать те годы и ту страну, вспоминают обычно дурное – бандитов в малиновых клифтах, ошеломляющую нищету, унизительную, страшную. Вспоминают, как недоедали, как латали старую одежду, как закладывали протертые подошвы туфель картонкой – я тоже закладывала, картонка быстро протиралась, размокала, прилипала к голой ступне. Вспоминают, как вместо денег зарплату выдавали бартером. И хорошо было тому, кто работал в пищевой промышленности. А у кого-то квартиры превращались в склады утюгов, банок, гвоздей, матрацев. Доценты, профессора и врачи торговали чем попало на рынке, кто-то обзавелся сумками в клетку и гонял в Польшу и Турцию за барахлом… Смелые таксовали. Самые смелые шли в «бизнес». «Бизнес» тогда был не для слабых духом. И слово «фирма» означало что угодно, но не тихий офис с утренним кофе и обеденным смузи. «Я работаю на фирме» – и все почтительно замирали. «У меня своя фирма» – все замирали еще почтительнее, в благоговении, восторге и священном ужасе.