Сын Виктора Цоя Александр — о скандале вокруг фильма Алексея Учителя
Главный редактор «РБК Стиль» Евгений Тихонович встретился с сыном Виктора Цоя Александром, чтобы обсудить скандал вокруг фильма Алексея Учителя, посвященного трагической гибели лидера «Кино». Александр Цой выступает резко против выхода этой картины.
1 сентября Александр Цой — музыкант, сын Виктора Цоя — опубликовал в своих соцсетях сообщение, что вместе с Робертом Цоем (отцом Виктора Цоя) обратился в правительство, Минкультуры и к президенту Владимиру Путину с просьбой взять на карандаш фильм Алексея Учителя «Цой».
По данным «РИА Новости», в Минкультуры письмо не дошло. Александр Цой комментирует это тем, что в момент отправки запроса в пресс-службу Министерства культуры обращение физически не могло дойти до адресата (документы, подтверждающие отправку и получение обращения Министерством, имеются в распоряжении редакции).
В посте Александр указал основные причины негодования: родственники Виктора Цоя не давали согласия на использование его изображения и имени в фильме, разрешений на использование интеллектуальной собственности тоже не было, «вымышленная история» затрагивает частную жизнь и порочит добрые имена Цоя и его близких. Авторы писем, датированных 28 августа, назвали картину «пошлым зрелищем» и просят должностных лиц «безотлагательно организовать проверку» и «принять надлежащие меры».
Игровой фильм Учителя «Цой» должен был выйти в прокат 3 сентября, но релиз отменили за неделю до премьеры без объяснения причин и объявления новых дат. В «Цое» нет самого Цоя — только кадры из старых документальных съемок Учителя. Действие разворачивается вокруг водителя автобуса, с которым столкнулся «Москвич» музыканта роковым утром 1990-го в Латвии. По сюжету, водитель вместе с близкими Виктора Цоя везет гроб на кладбище. Режиссер не раз подчеркивал, что главный герой фильма не Цой, а гроб. И, несмотря на разногласия родственников с авторами фильма, по мнению Учителя, нельзя запретить авторам высказывать собственное мнение о трагедии. Адвокат режиссера Константин Добрынин уточнил, что перенос премьеры связан не с письмом Владимиру Путину, а со сложной эпидемиологической ситуацией в стране.
— Фильм Алексея Учителя «Цой» — картина, против которой вы активно выступаете. Восстановим хронологию от начала и до конца. Когда вы впервые узнали об идее снять такой фильм?
— Я не помню про идею. Ходили какие-то слухи, что-то до меня доносилось, но я не помню когда, поэтому не буду об этом говорить, чтобы не врать. Я могу сказать про ту часть, которая зафиксирована в истории наверняка. Первый официальный запрос от компании-производителя пришел в декабре 2017 года, мы запросили у них сценарий. То есть когда нам официально пришел сценарий, издательство, которое представляет интересы группы «Кино», мой дедушка, музыканты — мы сказали, что нас не устраивают вот эти моменты, вот эти, вот эти.
— А «вот эти моменты» — это какие?
— В частности, использование изображения Виктора Цоя, имени Виктора Цоя и песен группы «Кино». И мы сразу обозначили свою позицию, что мы это не согласуем и не разрешим использовать, надеясь, что они как-то изменят сценарий, если будут снимать все-таки.
— Вы обсуждали изменение сценария?
— Ну, я не в этой позиции. Меня спрашивают: «Дадите права?» Я говорю: «Вы знаете, меня картина не устраивает, я в такую картину не хочу давать права». Это нормально, такая процедура происходит регулярно, на самом деле. Просто мы надеялись, что они либо что-то скорректируют, либо вообще откажутся от этой идеи. Я знаю, что они могли снять фильм про Джоанну Стингрей (американская певица и продюсер, сотрудничала и дружила с Виктором Цоем и другими советскими рок-музыкантами. — «РБК Стиль»), была какая-то такая история.
— Вы все время говорите «они». А кто именно?
— Я сейчас говорю как бы такое коллективное «они» — про компанию-производителя. Компания называется «Рок» (ее генеральным директором является Алексей Учитель. — «РБК Стиль»). Потому что официальная переписка у нас происходит с компанией, не с кем-то лично. И мы надеялись, что все произойдет без использования прав на песни и на изображение Виктора Цоя. Но, к нашему сожалению, они все-таки сняли фильм в таком виде, который нас не устраивает. Речь идет не о том, что нас весь фильм не устраивает: нас не устраивают конкретные моменты в нем, которые нарушают наши права, и мы просто боремся за их соблюдение.
— Вы писали у себя в инстаграме, что вас просто проигнорировали и вы, по сути, бились как рыба об лед. Это правда?
— Мы с тех пор встречались несколько раз, ходили к ним в офис, они приходили в наше издательство. Я вот был на просмотре черновой версии картины в феврале этого года. Я каждый раз излагал им свою позицию, что все окей, вы можете делать в рамках своего творчества что хотите, но есть законы, по ним нельзя использовать имя человека, изображение человека или произведения, на которые есть авторские права. И мне каждый раз говорили: «Да, мы понимаем, слышим вашу позицию», но при этом ничего не менялось. То есть я пришел на просмотр фильма, а в нем тогда еще — насколько я знаю, сейчас они это изменили, — была музыка группы «Кино», был Виктор Цой. И я, честно говоря, не помню, тогда он назывался уже «Цой» или еще нет…
— Наверное, тогда он еще назывался «47» — рабочее название...
Возможно. И такое название меня больше устраивало, чем «Цой».
— Ваш дедушка Роберт Максимович говорил, что, в принципе, он договорился со съемочной командой, с людьми, которые собирались этот фильм снимать. Это правда или нет?
— Вы знаете, это тонкий момент, потому что дедушка — пожилой человек и, я бы сказал, несколько доверчивый. Если прийти к нему домой с подарками, долго рассказывать о том, как они сделали что-то в память о его великом сыне — без конкретики, — то, в принципе, его можно уболтать подписать любую бумагу. К сожалению, это факт. Что в этот раз и произошло: ему просто подсунули какую-то бумагу, что-то ему рассказали. А когда он — я это знаю из первых рук — читал сценарий конкретного произведения, которое собираются снимать, у него была негативная реакция, ему это все не понравилось. Но, к сожалению, ему не очень легко…
— В силу возраста вы имеете в виду?
— Да, в силу возраста. Ему нелегко разбираться, что конкретно происходит, о чем идет речь: это фильм «Лето», потому что про него все еще много говорят, или это новый фильм. На дедушку, к сожалению, нападают и средства массовой информации, и какие-то люди, которым что-то от него надо, и просто корреспонденты, которые хотят, чтобы он что-то сказал, дал комментарий. И, как правило, если они проявляют достаточно настойчивости, они могут от него получить то, что им нужно.
— Правильно ли я понимаю, что дедушка тоже согласовывает такие вещи? Насколько я знаю, у него есть одна четвертая прав на бренд «Кино».
— Это не совсем верно, потому что авторское право неделимо. Это не голосовательный процесс, я не могу своей или его частью отдельно распоряжаться. Мы либо все за, либо не за. Доля к этому никакого отношения не имеет. Мы прислушались к его мнению, но, как правило, дедушка доверяет мне и музыкантам группы в том, чтобы мы приняли правильное решение. Пока у нас, не считая вот этой коллизии с фильмом, проблем с такой схемой не было.
— А музыканты группы тоже имеют право голоса при согласовании?
— Мы сейчас признали их соавторами музыки, то есть утвердили их в правовом смысле не только как участников группы, но и как конкретных авторов, соавторов музыки группы «Кино». Поэтому, безусловно, они имеют право тоже какие-то решения по вопросам использования прав принимать.
— Но при этом они не получают доход от использования?
— Получают. В том числе это подразумевает и получение дохода.
— В недавнем интервью вы говорили, что есть какие-то юридические моменты, которые появляются при согласовании вами прав на бренд группы «Кино». Что это за моменты?
— Люди часто приходят ко мне с прямым вопросом — типа «разреши нам или запрети» — и не понимают, что вся конструкция несколько сложнее из-за того, что в ней кроме меня принимают участие другие соавторы и наследники, и наследники соавторов еще. А помимо этого есть компания, которая делает всю основную юридическую работу по оформлению и согласованию. В общем, этот механизм сложнее, чем мое «да» или «нет». Мое «да» или «нет» может быть определяющим в случае, если я, скажем так, решу пролоббировать какой-то вопрос и сказать: «это точно нет» или «это точно да». Я могу путем переговоров со всеми договориться, если мне кажется что-то важным, сделать так, чтобы оно произошло. Но это не вопрос одного, грубо говоря, моего ответа на письмо или сообщение.