Рыба — это геноцид. Стартап предпринимателя-коммуниста Finless Foods хочет приучить людей к веганской рыбе
Суррогатное материнство, роботы для секса и новаторские методы производства мяса не только поднимают массу этических вопросов, но и создают возможности для инновационного и технологичного бизнеса. Английская журналиста Дженни Климан поговорила с представителями этого нового мира будущего и написала книгу «Секс без людей, мясо без животных», которая недавно вышла на русском языке в издательстве Individuum. Inc. публикует отрывок, посвящённый стартапу Finless Foods, который производит заменители рыбы на основе стволовых клеток.
Брайан Вирвас и Майл Селден, основатели компании Finless Foods (fin (англ.) — плавник, finless — «бесплавниковый». — Inc.) выросли на Восточном побережье и переехали в Сан-Франциско из Нью-Йорка, чтобы выращивать рыбу. Брайану — 26, Майку Селдену — 27. «Мы самые молодые в компании, — объявляет Майк. — У нас общая компания, общий дом, общая машина и практически весь круг друзей. Люди думают, мы женаты. Мы не особо стараемся развеять этот миф».
Стартап Finless Foods был основан в 2017 году, вскоре после того как Майк и Брайан получили степени в биохимии, и стал первым в области чистого мяса со специализацией на морепродуктах. Они сосредоточились на голубом тунце и морском окуне — поначалу любой их продукт будет дорогим, так что и рыбу нужно было выбрать под стать.
Когда я прихожу к ним в офис для интервью, Брайан дружелюбен, но рвётся вернуться на своё собрание: там решают, кто из семи штатных сотрудников Finless полетит в Азию за начальными клетками тунца. Дегустацию для меня не устраивают: «Мы уже провели много дегустаций с прототипами, но в основном просто чтобы… Приходится играть в инвесторскую игру, — говорит он со знающей улыбкой. — Инвесторам нужно видеть что-то материальное, и думаю, это логично. Бизнес основан на ощущениях. В мире хватает блестящих учёных, которые создают компании и не могут найти финансирование, потому что не умеют играть в эту игру».
Но продукты Finless еще не готовы для рынка, и Майк не собирается притворяться: в первую очередь он учёный и только во вторую — предприниматель, и, как академик, он не горит желанием блефовать за столом, чтобы потом не получить по лицу.
Существует только три компании чистого мяса, фокусирующихся исключительно на рыбе, и это удивительно, учитывая, что проблема с рыбой более животрепещущая, чем проблема с мясом. Если мясо — это убийство, то рыба — геноцид. Десятилетия коммерческого рыбного промысла с использованием всё более кровожадных методов вылова привели к экологической катастрофе в наших океанах. Треть всех рыбных запасов исчерпывается быстрее, чем успевает пополняться; это значит, перелов достигает таких объёмов, что популяция не может восстановиться и пищевая цепочка рушится. Ещё 60% запасов эксплуатируются по максимуму — они не могут дать больше рыбы, чем уже дают. Остаётся всего 7%, и они часто находятся слишком далеко от суши, чтобы вылов был финансово оправдан, или в политически спорных областях (заплывая в которые, моряки рискуют начать войну). Другими словами, мы выловили из моря практически всю рыбу.
Рыболовецким флотилиям приходится заходить в поисках рыбы всё дальше, сжигать всё больше топлива, а улов при этом становится всё мельче и реже. И при этом 40% улова коммерческих рыбаков выбрасывается: это «прилов» — случайная, ненужная рыба, черепахи, птицы и морские животные, пойманные, убитые и отправленные за борт. Мы потребляем больше рыбного белка, чем любого другого животного происхождения: для миллиарда человек рыба является главным источником белка. Бедные прибрежные поселения, чья жизнь зависит от рыболовства, ощущают на себе эффект этого экологического бедствия ещё сильнее.
Решением проблемы разрушения океанических экосистем может показаться рыбоводство, но оно сталкивается с теми же проблемами, что и интенсивное животноводство: огромное количество рыбы на маленькой площади — это гигантская ёмкость, полная дерьма, и для убийства морских вшей, процветающих в этих условиях, требуются пестициды, фунгициды и инсектициды. А многие виды рыбы попросту не выживут в резервуаре. Голубому тунцу нужно много двигаться: если набить его как сельдь в бочку, он погибнет.
Так что вопрос, почему Майк выбрал создание рыбного, а не животного мяса, кажется слегка наивным, но начинаю я именно с него.
— На это есть миллион причин, — воодушевленно реагирует он, довольный вопросом. Во-первых, по его словам, наше потребление рыбы — «самая большая причина страдания на планете. Если убить корову, можно прокормить где-то 300 человек, но если ты ешь, например, сардин, то съедаешь по десять рыб за раз. Это страдания и убийства в куда большем масштабе».
Затем причины, связанные со здоровьем. «В случае голубого тунца — это ртуть и пластик. EPA и FDA рекомендуют женщинам детородного возраста — который они определили в промежутке от 16 до 49 лет, их цифры, конечно, не мои, — вообще не есть эту большую плотоядную рыбу из-за ртути. Остальным её рекомендуется есть только раз в неделю. Последствия поглощения микропластика мы пока до конца не изучили. Мы знаем эффект микропластиков, оказываемый на рыбу, — и он устрашающий, — Майк моргает от ужаса. — У них меняется химия мозга, меняется метаболизм, меняется социальное поведение. К 2050 году в океане по весу будет больше пластика, чем рыбы. Рыба станет сигаретами нашего поколения: раньше врачи их рекомендовали, но теперь такие: “Твою мать, это ж рак легких!” С пластиком будет то же самое, когда мы по-настоящему изучим влияние биоаккумулирующего пластика на человеческую физиологию».