Режиссерка Женя Беркович: «Мужчинам больше не доверяют»
Постановщица спектакля «Черная книга Эстер» рассказала GQ об отрицании Холокоста, женских лицах протеста и мужчинах, которые все уронили.
С конца прошлого года в Боярских палатах в Москве играют «Черную книгу Эстер» – спектакль с участием брусникинцев в постановке Жени Беркович. Созданный при поддержке Российского еврейского конгресса и Бюро художественного проектирования, он посвящен Холокосту и вдохновлен, с одной стороны, «Черной книгой» – сборником документов и свидетельств преступлений против еврейского народа на территории бывшего СССР, а с другой – пуримшпилем, праздничным комическим представлением. GQ поговорил с Женей, которая просит называть ее режиссеркой, о странном сочетании веселья и ужаса, женской режиссуре и психотерапии для целой страны.
Мы сейчас поговорим про спектакль, но сначала о главном: ты что, удалилась из фейсбука?
Да, я его временно прибила, потому что поняла, что сейчас сойду с ума. Я же маньяк, не могу зайти на полчаса, посмотреть и выйти. Если есть фейсбук, я в нем все время. Сутки напролет листаю ленту, притом она у меня специфическая – там все плохо. Я с ужасом поняла, что поскрывала каких-то актрис с платьишками, друзей с котиками – оставила только тех, кого интересно читать, но от них хочется повеситься. Примерно такое же у меня возникает ощущение, когда я приезжаю в Питер к своей любимой семье. Бабушка и папа всегда слушают Эхо Москвы, довольно громко. Каждое утро там я открываю глаза – и через три минуты уже хочу выйти в окно. В общем, я ненадолго прибила аккаунт в фейбсуке – и на третий день поняла, что мне очень хорошо. В кои-то веки посмотрела с детьми кино, открыла книжку – оказалось, я не читала «Тридцатую любовь Марины» Владимира Сорокина.
Мне казалось, что фейсбук для тебя важен как инструмент, не знаю, активизма.
Давай будем честны: фейсбук мне нужен, потому что мне каждый день необходимо произвести какое-то количество букв и получить на них мгновенную обратную связь в виде лайков и сердечек. Это не активизм, это [болтовня]. Наверное, иногда надо переставать трындеть.
Ты права! Но мы продолжим. У твоего спектакля «Черная книга Эстер» есть подзаголовок: «История Эстер и Амана как терапия травмы главной Катастрофы в истории человечества». Что именно терапевтического в твоей постановке?
Это очень классная формулировка, но ее придумала не я. Но мне кажется, что тут все происходит и правда, как на психотерапии: есть моменты, когда тебе нужно погладить свою травму, а есть моменты, когда в нее нужно потыкать палкой. Ситуация, которая сейчас происходит с Холокостом, вполне естественна – просто потому что сменилось поколение, и нет уже той живой связи, которая была практически у любого человека примерно до моего поколения. Бабушкина подруга пережила лагеря, и у нее на руке был номерок. И, когда ты берешься за руку с лагерным номером, у тебя устанавливается совершенно особенная связь с этой историей, с этой травмой. Но поколение сменилось, а травма осталась. Потому что в постсоветском, в русскоязычном она никогда не была проработана. И то, что произошло с Черной книгой, очень характерно – ведь она была уничтожена. И эта травма просто затянулась коркой забвения. Часто в благостной форме: свечи, тихая музыка Шостаковича, очень грустно, что все это было. А оно все еще есть! Мы живем в стране, в которой ничего никуда не делось, и эту корку необходимо сковырнуть. Но как – большой вопрос.