Почему Иуду изображают в желтом? Отрывок из новой книги Мишеля Пастуро
Французский историк Мишель Пастуро несколько лет назад запустил масштабный проект, посвященный истории цвета в обществах от Древнего Рима до наших дней. В издательстве «НЛО» уже выходили книги «Синий», «Черный», «Красный» и «Зеленый». В новой книге, которая выйдет в ноябре, Пастуро рассказывает о желтом, который в разные времена считался то цветом богатства и процветания, то — болезни и страданий. «Сноб» публикует отрывок.
Зависть, ложь, измена
И действительно, на закате Средневековья число пороков, с которыми ассоциируется желтый цвет, непрерывно возрастает. Когда изучаешь вышеупомянутые таблицы соответствий — порой очень подробные и обстоятельные таблицы, которые устанавливают соотношения между тем или иным цветом и различными веществами либо явлениями (планетами, металлами, драгоценными камнями, возрастами жизни, знаками Зодиака, временами года, днями недели), а главное, пороками и добродетелями, — количество пороков, соотносимых с желтым цветом, просто поражает. Разумеется, каждый цвет обладает двойственной символикой, у каждого есть свои позитивные и негативные аспекты; но ни у одного, даже у черного, нет такого преобладания негативных сторон. Желтый воспринимают позитивно только в одном случае — когда уподобляют его золотому; желтый как таковой, сам по себе, всегда расценивается негативно.
Порок, который ассоциируется с желтым прежде всего, — зависть. Когда в XIII веке окончательно утверждается список семи смертных грехов, каждый из них получает цветовой символ: гордыня и похоть ассоциируются с красным, скупость с зеленым; лень с белым; зависть с желтым; по поводу чревоугодия мнения авторов разделились: одни видят его символом красный цвет, другие — фиолетовый; гневливость у кого-то ассоциируется с красным, у кого-то с черным или желтым. Но к этому последнему, помимо зависти и гнева, прицепляется целая вереница других грехов: ревность, родственница зависти, ложь и ее непременный спутник — лицемерие, затем трусость, обман, бесчестие и даже предательство. Все пороки в итоге сводятся к одному и тому же: желтый — цвет неискренний, двуличный, цвет, на который нельзя положиться; он плутует, обманывает, предает. В чем могут быть причины этого предубеждения, которого в античном обществе еще не существовало, но которое теперь просуществует очень долго, от позднего Средневековья до наших дней?
Химия красок не в состоянии указать нам путь, ведущий к разгадке этой тайны, — даже если ограничить расследование одним только Средневековьем. Ни в живописи, ни в красильном деле желтый не проявляет себя предателем, обманывающим того, кто им пользуется, как это делает, например, зеленый. Химически непрочный и как красящее вещество, и как пигмент, средневековый зеленый в конце концов стал символически ассоциироваться со всем, что непрочно и непостоянно — с юностью, любовью, удачей, фортуной, надеждой. С желтым ничего подобного не происходило. Конечно, у некоторых желтых пигментов прочность ниже, чем у остальных, однако в интересующую нас эпоху желтый еще не предает живописцев (это случится позднее). Значит, надо искать где-то еще. Быть может, в области лексики? История слов, обыгрывание слов (переносный смысл, метафоры, звуковая ассимиляция, разнообразные аналогии) часто помогают историку прояснить причины верований и суеверий, а тем самым — происхождение эмблем и символов. Возможно, здесь мы имеем дело именно с таким случаем? Возможно, традиция отождествлять желтый цвет с завистью и предательством берет свое начало в лексике?
Один из вариантов — омонимия, существующая между латинским словом fel, означающим желчь животную и человеческую (и вызывающим бессознательную ассоциацию с желтым), и старо-французским fel (в косвенном падеже — felon), которое означало вассала, взбунтовавшегося против своего сеньора. Это слово германского происхождения (от франкского fi llo, «злодей, обманщик») играет важную роль в юридическом словаре феодальной эпохи. В дальнейшем его начали толковать расширительно, felon вытеснило fel и в средне-французском стало означать предателя вообще. Затем возникла аналогия между двумя схожими по звучанию словами — латинским fel и французским felon; вот так желтый цвет, природный цвет желчи, превратился в символический цвет коварства и измены. Этот переход мог легко произойти еще и потому, что в средневековой латыни fel иногда употреблялось в переносном смысле и означало «гнев» или «обида».
Разумеется, это всего лишь гипотезы, но такая звуковая и семантическая игра, в которой участвуют латынь и местный (в данном случае французский) язык, кажется вполне убедительным объяснением того, почему желтый, цвет желчи, в конечном счете стал цветом лжи и коварства. Тем более что медицина считает причиной холерического темперамента избыток желчи в организме, а теология учит, что гнев, один из смертных грехов, порождает множество пороков: необузданность, коварство, лицемерие, предательство. И все они в итоге ассоциируются с желтым, как в мире символики и аллегорий, так и в реальной, повседневной жизни. Приведем несколько характерных примеров, показывающих связь желтого с представлениями о лукавстве, хитрости и плутовстве.
Первый пример — из «Романа о Лисе». В этой книге историк найдет громадное количество знаков и символов, относящихся к животным, но также и к цветам. Самые ранние части романа («ветви») датируются последней четвертью XII века, а интересующий нас эпизод был написан приблизительно в 1180 году Хитрый Лис, который вечно бродит в поисках еды и повода устроить какую-нибудь каверзу, решает изменить облик, чтобы легче было водить за нос врагов и ускользать от преследования, начатого против него королем Ноблем (Львом). Он прокрадывается в мастерскую красильщика и случайно падает в чан с желтой краской. Разъяренный красильщик угрожает убить Лиса, но тот заявляет, что он тоже красильщик и готов ознакомить мастера с новой техникой окрашивания, которая «в Париже нынче в большой моде» и заключается в том, чтобы подмешивать в краску золу. Рецепт достаточно банальный — речь идет всего лишь о добавлении протравы, — но красильщик заинтригован. Он помогает Лису вылезти из чана (чего тот не смог бы сделать самостоятельно). Освободившись, Лис начинает насмехаться над ремесленником, признается, что на самом деле он не красильщик, но вот краска у мастера замечательная, «из рыжего он сделался ярко-желтым», а значит, неузнаваемым: «Твоя краска — просто клад, я стал желтым и сияю. Где я бывал, там меня не узнают».