Прошлое, обращенное в будущее
1 октября исполняется 70 лет со дня провозглашения Китайской Народной Республики. У этой даты много измерений.
Два года назад тихо отшелестело и кануло в небытие 100‑летие Великой Октябрьской социалистической революции, показав тем самым, что нет государства — нет и красной даты календаря, напоминающей о его появлении на свет. Если бы СССР просуществовал до наших дней, можно представить, с каким размахом отмечался бы этот юбилей, как торжественно украсили бы Красную площадь, как радостно приветствовали бы проходящие мимо Мавзолея колонны трудящихся руководителей партии и правительства, стоящих на его трибуне. Увы, не случилось.
В Китае с державностью… все в порядке (и это наглядно демонстрируют монументальные праздничные декорации на площади Тяньаньмэнь, возведенные к 70‑летию провозглашения КНР). Чуть было автоматически не написал на месте многоточия «слава богу», хотя тут же подумалось: какое отношение имеет наш Бог к Поднебесной, атеистической еще задолго до прихода к власти китайских коммунистов? Иной историк-религиовед, впрочем, тут же воскликнет: «Позвольте, позвольте…» и пустится в рассуждения о соотношении конфуцианства, буддизма и даосизма, влиянии ислама и христианства: китайская история (даже ее краткий революционный период) — это океан, в который стоит только нырнуть.
Равнение на кого?
На то они и историки, чтобы спорить. Некоторые, например, относят начало Новейшей истории в Китае к Синьхайской революции 1911 года. Шутка ли: рухнула империя, начало которой положил еще Цинь Шихуанди в III веке до нашей эры! А до первого общекитайского императора династии Цинь государственность под знаком Дракона строили полумифические Яо и Шунь, Юй Гун, передвинувший горы, и, конечно, вполне реальный Учитель десяти тысяч поколений — Конфуций. Но Синьхайская революция действительно потрясла Срединное государство, пробудила Азию, отозвавшись и в европейских столицах.
Надеюсь, китайские историки не сочтут за крамолу, но, сдается, у масштабных событий лунного года синьхай были не только внутренние предпосылки, но и внешние катализаторы: русская революция 1905 года, например, но прежде всего пример соседней Японии. Там императора, правда, не свергли до сих пор, более того, революция Мэйдзи (1868) как раз восстановила микадо в исконных правах, но японцы, сохранив каркас монархии и свои древние традиции (во многом, кстати, позаимствованные в еще более древнем Китае), смогли осуществить кардинальные реформы. Пусть они более касались технической модернизации, нежели политического переустройства, однако благодаря им сравнительно небольшая Страна восходящего солнца быстро заняла «азиатское» кресло в клубе мировых держав. Этот пример манил и дразнил одновременно. Не случайно «отец китайской революции» Сунь Ятсен в период подготовки грядущих выступлений немало времени провел в Японии, много общался с японскими политиками, изучал опыт преобразований. Если Япония смогла, почему мы не сможем?
Китай, правда, двинулся другим, своим путем. Получивший классическое западное образование и принявший христианство, что позволило ему в каком-то смысле освободиться от догм и «раскрепостить сознание», Сунь Ятсен решил пойти дальше соседей-островитян. Великий революционер-демократ, хорошо знакомый с европейской политической историей, выбрал республиканскую модель, разработал сохранившее по сей день значение учение о «трех народных принципах» (национализм — народовластие — народное благосостояние) и с поразительным упорством боролся за их воплощение в очень непростой китайской реальности.
К 1919 году, впрочем, выяснилось, что реальность переменам поддавалась плохо, а многовековые устои и традиции в новый формат не вписывались. Пришлось радикализировать процесс, благо перед глазами был яркий опыт другого соседа — России. «Великий Октябрь», который еще моя покойная бабушка по привычке называла октябрьским переворотом, конечно же, имел всемирно-историческое значение, но для Китая — вполне прикладное: в китайской революции возник вектор, который в итоге и привел — через гражданскую войну с миллионными жертвами — к провозглашению КНР в 1949‑м. И не случайно в сугубо китайском видении предыстория нынешнего юбилея представляется окрашенной в национальные цвета — желтый и красный: в таком сочетании очень много символики…
История с китайской спецификой
В Поднебесной не только социализм, вообще все прошлое, настоящее и, смело можно сказать, будущее имеет китайскую специфику. В свое время его основоположники Карл Маркс и Фридрих Энгельс пытались приспособить к Китаю свой формационный подход, столь успешно примененный ими к европейской истории. Однако получалось как-то плохо. В конце концов Маркс в сердцах плюнул (или Энгельс плюнул?) и назвал китайское бытие «азиатским способом производства». То есть это когда отдельные капиталистические признаки (поточное производство, денежное обращение) вдруг обнаруживаются в глубокой древности, а отсутствие частной собственности на землю проходит сквозной нитью через века.
Современные китайские историки поступают более прагматично: хотя и пользуются марксистской «формационной» терминологией (рабовладение, феодализм), привычно делят прошлое своей страны по династийным периодам. И впрямь: в этом есть своя логика и своя «движуха». В начале династии производство росло, в конце падало, терпение Неба и народа истощалось, после чего происходила смена правящего дома. Так и считают — династиями — вплоть до периода Новой истории Срединного государства, которая стартовала задолго до падения маньчжурского дома Цин (1644–1911).
В официальной историографии Новая история Китая ведет отсчет от Первой опиумной войны, начатой Британией. «Для сохранения опиумной торговли английское правительство развязало в 1840 году агрессию против Китая. Китайский народ мужественно сражался с захватчиками, однако капитулянтская тактика цинского правительства в конечном итоге привела к заключению с Англией унизительного договоpа, ущемлявшего национальный суверенитет Китая. После опиумной войны Англия, США, Франция, Россия, Япония и другие империалистические державы заставили цинское правительство заключить неравноправные договоры», — сообщает на своем сайте Китайский информационный интернет-центр. В этой цепи поражений и унижений — и Вторая опиумная война (1856–1860), завершившаяся разрушением и разграблением англичанами и французами великолепного Летнего императорского дворца Юаньминъюань под Пекином, построенного, кстати, Цинами в подражание просвещенной Европе, и неудача в войне с Японией (1894– 1895), показавшая, что Цинская империя при всем героизме войск и народа не в состоянии соперничать с молодым империалистическим хищником. «В результате Китай постепенно оказался в положении полуколониального и полуфеодального государства», — констатируют историки. А затем уже Синьхайская революция свергла более чем 200‑летнюю Цинскую династию, установив республиканское правление, что стало «одним из величайших событий в Новой истории Китая».