Танцуют все
Не очень понятно, с чего эту историю начинать. В принципе, можно было бы начать её и с начала, с того момента, когда Хухрик (кстати, ни имени, ни фамилии его я так и не знаю) увидел лица своих приятелей, вернувшихся из Игры, их непроницаемые глаза, их улыбки, растянутые словно на резиновых масках. Улыбки испугали его больше всего. Испугали так, что, пробормотав «я… это… тут… на минуточку…», он выскользнул из рабочего кабинета на цыпочках, стараясь не производить ни малейшего шума, спустился на улицу, вскочил, даже не посмотрев на номер, в первый же подошедший автобус, поминутно оглядываясь, добрался до дома и, не позволяя себе ни на секунду остановиться, рассовал по карманам карточки, деньги и документы.
К вечеру он уже обитал в глухих новостройках, на другой квартире, которую снял, перелистав интернет, по самому дешёвому предложению, а до этого у ханыги на рынке купил сотовый телефон, явно краденый, старый же, модный, со всякими наворотами, немедленно выбросил.
Обрубил все концы.
Он не мог объяснить, что именно его так испугало. Наиболее внятное: это как будто на него, дружно, повернув морды, посмотрели два омерзительных рептилоида. Словно оценивали — стоит ли его сожрать прямо сейчас? Или, может быть, подождать? Прошибло до пота, дома почувствовал, что рубашка на нём насквозь мокрая.
Две недели он просидел в этой проклятой квартире, с мутными окнами, выходящими на гаражи, с наполовину ободранными обоями, с протёртым тусклым линолеумом, выбирался лишь ранним утром, в ближайший универсам, за продуктами, никаких интернетов, естественно, даже радио боялся включать, две недели — пока не обдал его ужасом настойчивый звонок в дверь.
— Честное слово, — ёжась и вздрагивая от воспоминаний, сказал он Ивану (а я знаю об этом только в его изложении). — Сердце сжалось в такой вот тугой комок… Думал — сейчас лопнет, умру…
Да, можно было бы начать с этого, но тогда осталось бы непонятным, кто такой Хухрик и почему он так испугался, а это повлекло бы за собой длинное и утомительное объяснение, значительную часть которого пришлось бы опять-таки дополнительно объяснять.
Логика подсказывает, что поскольку я волей-неволей оказался в центре событий, поскольку они втянули в водоворот меня самого, то и начинать надо с момента, когда я с ними соприкоснулся. С того дня, когда я осознал, как изменилась Адель. Однако и тут не обойтись без ретроспективного фона. Бэкграунд необходим, он фиксирует ситуацию, когда всё это началось для неё.
Для неё, а, следовательно, и для меня.
Адель уже полчаса сидит в пробке на Садовой улице, неподалёку от пересечения её с Ломоносова, и время от времени барабанит пальцами по рулю. Пробка чудовищная. Она протянулась, судя по всему, до Сенной, а, возможно, и дальше — хвостом уходя в глубь Коломны. Причина её понятна: поверх легковых машин видна туша косо упёртого двухэтажного экскурсионного автобуса, видимо, чмокнулся с кем-то на повороте. Скоро отсюда не выбраться. Разгар июньского дня, солнце жарит вовсю, блики окон, невыносимая духота. Адель то и дело отхлёбывает из бутылочки ортофосфорную кислоту, которая официально именуется кока-колой. Пить от этого хочется ещё сильнее. Ползёт пот по щекам. Водитель «ниссана», стоящего перед ней, не выдерживает: сдаёт чуть назад, чуть вперёд, каждый раз немного доворачивая колёса, и наконец, перевалив через бордюр тротуара, нарушая все правила, вползает в Апраксин двор. Интересно, как он будет выбираться оттуда? Проезда на набережную Фонтанки там нет, Адель это точно знает, а переулок, перпендикулярный Садовой, наверняка тоже забит транспортом под завязку.
Нет, Адель за ним не последует. Такие эксперименты ей ни к чему. Тем более что звякает телефон, приходит сообщение от Валентины:
— Ты где?
Адель отвечает, что рядом с Апрашкой.
— Очхор!!! Давай быстро ко мне, я, кажется, загнала маглора!!! Премию — пополам!!!
Обилие восклицательных знаков. Валентина находится, как обычно, в восторженно-невменяемом состоянии. С другой стороны, делать всё равно нечего. А маглор есть маглор, премия за него — ого-го!
Адель надевает очки с тёмными стёклами. В действительности это не стёкла, а маленькие экранчики, дающие эффект стереоскопии. Выщёлкивает из толстых дужек чипы, похожие на таблетки, и прилепляет их к вискам по обеим сторонам головы. Тычет на кнопочку входа. Освещение вокруг тут же меняется. Воздух приобретает бледно-зеленоватый оттенок, будто неглубоко под водой. Так же меняется обстановка вокруг неё: теперь это аккуратные двухэтажные магазинчики с узкими сквозными проходами между ними. В самом деле — Апраксин двор. Игра, как полагается, выдала ближайшую к пользователю локализацию. Меняется и сама Адель: сейчас она в кожаном плотном камзоле, с галунами, с бахромой на плечах, в мягких сапожках, в руках — заряженный арбалет. Многие по последней моде предпочитают лук, и напрасно, арбалет, Адель это знает по опыту, намного надёжнее.
— Ты где? — шёпотом спрашивает она.
— Даю маршрут, — также шёпотом говорит Валентина.
Вспыхивает жёлтый пунктир, уводящий в щель между стенами. Тут же раздаётся резкий шипящий звук и с крыши ближайшего магазинчика взмётывается хвостатая тень.
Адель, не задумываясь, стреляет.
Пронзённый стрелой, похожий на ящерицу ядозуб шлёпается на булыжник и взрывается пиксельным снопом искр. Ещё двадцать очков! В верхнем левом углу поля зрения очерчивается баланс: у неё на счету четыреста семьдесят долларов. Это — десятка полтора ядозубов, убивать которых легко, но кроме того — три лемура, попробуй их разгляди, дикобраз, в свою очередь стреляющий иглами, и даже, представьте себе, одна чупакабра. Уже немного, совсем немного остаётся до пятисот, а это рубеж, после которого деньги можно снимать со счёта. Или не снимать, а, например, купить бластер, удобнее, чем арбалет, и стоит как раз пятьсот долларов. Расходы себя оправдают. Или можно будет купить «зрение», тогда начнёшь без труда видеть ловушки — бездонные ямы, полные удушающей черноты. А если удастся причпокнуть маглора, то это — она быстро прикидывает — хватит и на бронежилет. Тогда всякая мелкая нечисть будет ей не страшна.
По пунктиру она сворачивает в простенок. Там темно, но опасности, кажется, не предвидится. Разве что притаился, сливаясь со штукатуркой, какой-нибудь чахлый лемур. Чёрт, обязательно надо приобрести фонарик. И стоит копейки, и будет надёжная гарантия от лемуров — они с их выпученными глазами без век от яркого света шарахаются.
Проулок заканчивается небольшим расширением. Два угловатых здания заслоняют собой висящие чуть в отдалении фонари, из-за этого открывшееся пространство кажется озерцом с чёрной водой. Адель осторожно нащупывает ногой асфальт. Ловушки вроде бы нет. Прерывистые штрихи маршрута упираются в стену противоположного дома.
— Ты где? — снова спрашивает Адель.
От дома отделяется неуверенная фигура.
— Я здесь, — говорит Валентина.
Проблеск фонаря падает на неё. Валентина тоже в камзоле. Но обшитом не галунами и бахромой, а овальными медными бляхами, исчерченными значками рун.
Из стандартного набора для новичков.
Выпендривается.
Ни от чего эти руны не защищают.
— А где маглор?
— Тоже здесь. Валентина улыбается, мягко сморщив лицо. Так могла бы выражать радость надувная резиновая кукла.
Адель прошибает дрожь от этой улыбки.
Она чувствует: здесь что-то не то. Никогда прежде Валентина так жутковато не улыбалась.
Однако прежде чем Адель успевает что-либо сообразить, шею её обхватывают сзади твёрдые холодные пальцы. Они сжимают горло с такой силой, что чуть ли не раздавливают гортань. Адель бьётся, как птица, отчаянно, роняет арбалет, выгибается, но тот, кто сзади, гораздо сильнее её.
Из жёсткого обхвата не вырваться.
Маглор!
Она задыхается.
Воздуха нет.
Она пытается закричать.
Из горла её выдавливается лишь слабый хрип.
В то время я, разумеется, ни о чём таком не догадывался. Смутно помню, что в середине лета Адель явилась домой какая-то вялая, есть ничего не стала, промямлила, что у неё мозги слипаются из-за жары, ушла к себе в комнату и в этот день больше не появлялась.