Коллекция. Караван историйСобытия
Юлиан Семенов: как он придумал легендарного Штирлица?
Посмотрев фильм "Семнадцать мгновений весны", Леонид Брежнев распорядился разыскать разведчика и вручить ему звезду Героя Советского Союза. Но найти этого человека было невозможно, ведь Штирлица никогда не существовало.
Об авторе бессмертных произведений "Семнадцать мгновений весны", "Майор Вихрь", "ТАСС уполномочен заявить..." и других рассказывает дочь писателя Ольга Семенова.
Однажды маленькой я спросила: «Папа, почему у тебя сломан нос?» И он мне рассказал, что, будучи студентом Института востоковедения, тренировался в клубе «Спартак» в секции бокса. Иногда ради заработка участвовал в платных боях без правил в подпольном клубе. Порой его предупреждали: «Юлик, учти, этот парень сильнее тебя». Папа отправлялся в нокаут, но зато получал деньги. В одном бою соперник сломал ему нос. «Но что там сломанный нос, — смеялся он, — когда в кармане целая тридцатка!» У папы была масса приключений, он всегда ввязывался в драку с уличными хулиганами. Благодаря одной такой истории на свет появилась я...
Став мужем дочери Михалкова, не пользовался высоким положением
Как-то рано утром Василий Ливанов шел по улице Горького. Вдруг видит: в темной подворотне драка. Парень крепкого телосложения, прижавшись к стенке, отбивается от толпы хулиганов: один против четверых! Василий, как человек благородный, тут же бросился на помощь незнакомцу. И тут папа, пустив в ход свой коронный удар левой снизу, отправил в нокаут главаря шайки. Хулиганы пустились наутек. Молодые люди познакомились. Папа оторвал клапан с пачки «Примы» и написал на нем карандашом свои имя и телефон. С тех пор они подружились. И Ливанов привел в свою «никологорскую» компанию Юлиана. На Николиной Горе жили интересные молодые люди: Андрей Михалков, Митя Федоровский, приезжали пианист Николай Капустин, переводчик Михаил Брук. Папу, тогда молодого историка, радостно приняли в свои ряды.
Папа впервые увидел маму на именинах Натальи Петровны Кончаловской. Восьмого сентября 1954 года на даче Михалковых на Николиной Горе собрались известные актеры, режиссеры, критики. Папа решил завоевать дочку Натальи Петровны, нелюдимую Катеньку, и весь вечер сыпал афганскими афоризмами и английскими хохмами, делал смелые политические прогнозы и читал стихи. В конце празднества устроил спектакль, в лицах изображая Сталина и его приближенных, а под занавес обошел гостей с кепкой, гнусаво напевая: «Я сродственник Льва Толстого, незаконнорожденный внук. Подайте же, кто сколько может, из ваших мозолистых рук».
Наталья Петровна была в восторге от гостя, вся семья очарована его артистичностью. И мама впервые в жизни заинтересовалась другом младшего брата. Ее покорило, что он был абсолютно непохож на окружающих ее мужчин. Яркий, необычный, совершенно самостоятельный, он разительно отличался от благополучного никологорского круга...
Родители поженились через восемь месяцев после знакомства, 12 апреля 1955 года. Когда через несколько лет в этот день полетел в космос Гагарин, они в шутку поздравляли друг друга не с годовщиной свадьбы, а с Днем космонавтики.
В свадебное путешествие отправились на автомобиле в Крым — поклониться могиле Волошина. По дороге ночевали в поле, утром в багажнике обнаружили семейство полевых мышей. А когда спускались с крутой горки, рычаг переключения скоростей старенького «Москвича» вдруг отломился и оказался у папы в руке. Машина на большой скорости мчалась вниз. Мама в ужасе кричала: «Юлинька, рули!» Папа чудом затормозил.
С тестем Сергеем Владимировичем Михалковым у папы сложились замечательные отношения. Мама была его падчерицей, Сергей Владимирович воспитывал ее как родную с пяти лет. Наталья Петровна Кончаловская, ее мама, тоже приняла зятя и сразу нашла с ним общий язык. Она редактировала первые папины рассказы, давала ему правильные советы. В конце 50-х годов папа с Натальей Петровной съездили в Китай и написали чудесную детскую книжку «Здравствуй, Китай». За прозу в книжке отвечал отец, за поэзию — Наталья Петровна.
Она даже нередко становилась на его сторону, а не на сторону дочери, когда у молодых возникали конфликты. В этом проявлялась редкая мудрость Натальи Петровны, понимавшей, что к творческому, талантливому человеку нельзя подходить с обыкновенными мерками.
Родители жили очень скромно, в небольшой квартирке, первое время делили на двоих пачку пельменей, но папа не беспокоил просьбами влиятельного тестя. В 1963-м он купил дом с запущенным садом в поселке «Советский писатель» и с удовольствием там работал. Однажды обошел всех соседей и пригласил на шашлык. Маме сообщил об этом за полчаса до прихода гостей.
— Но у нас ведь ни кусочка мяса! — всполошилась она.
— Зато есть колбаса! — весело ответил отец.
Именитые гости — художник Орест Верейский, поэт Константин Симонов, драматург Виктор Розов и режиссер Роман Кармен — сидели на корточках вокруг костра и жарили кусочки любительской колбасы, насаженные на ветки. А отец был счастлив, что собрал интересных людей. Наш дом всегда был полон, причем компании были разношерстными: маститый литератор, администратор с «Мосфильма», нищий художник и цеховик, американский журналист и советский писатель...
Папу я помню лет с четырех. Особенно запали в память его удивительная улыбка и горячие руки. До пяти лет у меня была «история любви» только с мамой, оставаться с отцом не хотелось. Бородатый, пахнет табаком — я его побаивалась. Но когда мама уезжала в Москву за покупками, папа буквально за 10 минут меня завоевывал. Играл со мной в карты, гулял по поселку и рассказывал интересные истории. Мы ходили в гости к Роману Кармену, к поселившейся неподалеку Людмиле Зыкиной.
С тех пор как себя помню, я была папиным другом. Он всегда относился ко мне и старшей сестре Даше как к взрослым личностям. Никогда не шлепал, не кричал и не унижал. А если и бывал на дочек сердит, то скрывался в кабинете и печатал на машинке письма, где по пунктам разъяснял, что ему не нравится в нашем поведении и как надо исправляться. В конце подписывался: «Папа»... Даша родилась в 1958 году, а я в 1967-м... Он не воспитывал нас в строгости, не требовал уважения, преклонения. Ему важно было, чтобы мы были его друзьями. Он так в одном интервью и сказал: «Мои главные друзья — это дочери».
В Красной Пахре, на даче, прошло мое детство. Папа работал в кабинете перед окном, выходившим в сад. Однажды он писал очередной роман. Вдруг мы с Дашей закричали: «Папа, скорее сюда!», увидев, как через забор во двор прыгает лось. Он выскочил на крыльцо с ружьем, но лось успел перемахнуть обратно в лес. Неделю отец держал возле письменного стола заряженное ружье, но лось так больше и не появился. Другая история приключилась с Сергеем Владимировичем Михалковым. Папа с тестем были заядлыми охотниками. Иногда с ними ездил охотиться их общий друг — военный врач и дворянин Михаил Кирсанов. Раз папа поехал на охоту с Кирсановым. Вдруг в предрассветной мгле они увидели чью-то большую тень.
— Медведь? — насторожился папа.
— Конечно, Юлик! Право первого выстрела за тобой! — сделал широкий жест Кирсанов.
Прогремел выстрел, а за ним раздалось... жалобное мычание. Оказалось, корову оставили на ночь попастись в поле. Папе пришлось компенсировать ее хозяину потерю буренки. Охотники вернулись в Москву, по дороге Кирсанов поклялся, что эта история не будет известна московскому бомонду. Но на следующий день раздался телефонный звонок. Папа поднял трубку, а там кто-то жалобно промычал: «Му-у-у-у!» Так продолжалось три дня. В конце концов отец не выдержал и, когда телефон зазвонил вновь, не дожидаясь мычания, покрыл звонившего матом и бросил трубку. «Ты че-е-г-го руг-гаешься?» — обиженно закричал Михалков, перезвонив. Больше папа с тестем никогда не ссорился...
Слава богу, я не застала ссор и скандалов родителей, была еще мала, когда они стали жить раздельно. Они с мамой никогда официально не разводились, просто наступил момент, когда разъехались. Но что бы между родителями ни происходило, на нас с Дашей это не отражалось. Всю неделю мы ходили в школу, жили с мамой в квартире на Суворовском бульваре, а выходные проводили с отцом в Красной Пахре, на каникулы он брал нас в путешествия.
Я очень любила бывать на папиной даче. Когда отец работал, он предпочитал уединение и не подходил к телефону — не хотел кого-нибудь обидеть отказом. Помню смешной случай, когда к нам на дачу приехали незваные гости и мы во главе с папой спрятались в кустах. Но, как назло, гости приехали со спаниелем, он быстро вычислил нас и принялся лаять. Гости обо всем догадались и быстро ретировались, а папа пошел дописывать книгу...
Папина любовь была абсолютна. Он открыл мне мир, не испугав его огромностью. Он даже нежно называл нашу планету шариком. Шарик был заселен папиными «дружочками», как он называл своих многочисленных друзей. Папа никогда не смотрел на меня со злостью или просто с недовольством, лишь нежность и доброта светились в его глазах.
Мама, конечно, переживала разрыв с папой. Однажды мы с ней пошли к духовнику Натальи Петровны Кончаловской отцу Герману. Помню, мама что-то эмоционально и жалостливо ему рассказывала, а он спокойно ее слушал, при этом глаза его были полны печали. Не знаю, что отец Герман сказал маме, но больше она к нему не ходила. Зато почти каждую неделю она ездила, взяв меня, к цыганке Тамаре, которая гадала на картах. Помню, та посоветовала, что надо помешать папе видеть нас с Дашей. «Он к тебе вернется, если по дочкам будет скучать», — учила цыганка. И мама ей поверила! Нам долгие месяцы было запрещено звонить папе и его навещать. Он очень переживал. Я была еще маленькой, лет восьми, мало что понимала, а Даше он писал письма, пытаясь разъяснить, что не стоить верить шарлатанам... Сейчас понимаю, что все было бы иначе в нашей семье, ходи мы в детстве с мамой не по гадалкам, а в храм.
После ареста отца Семенова выгнали из комсомола, потом из института...
А папа продолжал писать — несмотря на душевную боль, разлуку с нами и неприкаянность. Он спасался работой. Литература, можно сказать, стала его послушанием... Я убеждена: писателями не рождаются, а становятся благодаря ярким событиям, знаковым встречам, окружению. У папы этого было с лихвой. Семен Александрович, его отец, с детства воспитал в сыне любовь к русской литературе. Книги стояли на всех полках, их было очень много в доме папиных родителей — Семена Ляндреса и Галины Ноздриной. Да разве могло быть иначе в семье журналиста и издателя, возглавлявшего журнал «Вопросы литературы» и издательство «Иностранная литература», и увлеченной Древним Римом учительницы истории? Юношей отец читал запойно, писал прекрасные стихи, в 10 лет, например, сочинил первые стихи про устремленные в небо сосны. Но вдруг к шестнадцати годам решил стать... артистом!
Семен Александрович отговорил сына от карьеры лицедея, и в 1949 году он легко поступил в Институт востоковедения. Гуманитарий до мозга костей, папа увлеченно изучал английский, пушту и фарси и подружился с учившимся в этом же институте будущим премьер-министром России Евгением Примаковым. По выходным вузовские друзья приходили домой к Юлику, Галина Николаевна жарила для них вкусную картошку. В Институте востоковедения тогда недолгое время проучился и Андрей Тарковский. Папа с ним познакомился, но вскоре Тарковский решил уйти в режиссуру, и их пути разошлись. Хотя много лет спустя Тарковский пригласил папу сыграть эпизодическую роль профессора в фильме «Солярис».
Папу ждала блистательная карьера военного переводчика, дипломата, возможно, разведчика, но все оборвалось весенним вечером 1952 года, когда 29 апреля по клеветническому доносу арестовали Семена Александровича.
Папа навсегда запомнил, как сотрудники МГБ при обыске швыряли на пол главную ценность в их семье — книги. В те страшные времена детей врагов народа принуждали публично отрекаться от арестованных родителей. Но не таким оказался 20-летний Юлиан — он не забился в норку, а с первых дней стал писать письма в прокуратору, Берии и Сталину, доказывая невиновность отца. На все его письма ответы из всех инстанций приходили одинаковые: «Проверкой установлено, что Ляндрес С. А. за совершенное им преступление осужден правильно, оснований для пересмотра дела не имеется». Папа не смирялся, писал новые письма, жалобы и заявления. Его выгнали из комсомола, потом из института, но он продолжал гнуть свою линию.