Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Олеся Рудакова. Мама
Мы с мамой всегда живем эмоциями: и ссоримся, и миримся, и обижаемся друг на друга. Наверное, потому что мы похожи. Но обе знаем одно: я для нее любимая единственная дочка, а она для меня - самая лучшая мама в мире!
Мама из тех, о ком говорят: «Она сделала себя сама». О таких людях в Голливуде фильмы снимают! Ее жизнь была настоящей драмой. Жестокое детство, страшная нищета... Мало кто, испытав это, выживает. Я точно на ее месте сломалась бы, а она не сдалась. Настоящий боец! Не просто выжила, а добилась того, чего хотела: стала поистине народной артисткой и меня родила, несмотря на угрозу для жизни.
От меня никогда не скрывали, что мама росла в детском доме. Она любила петь шутливую частушку: «Я не папина, я не мамина, я на улице росла, меня курица снесла...»
Маму нашли восьмимесячной на сельском полустанке под Харьковом и определили в дом малютки в декабре 1943-го. Чудо, что ребенок вообще выжил. У мамы долго не было ни имени, ни фамилии, ни даты рождения. Наконец воспитатели одного из детских домов, а всего их было шесть, назвали ее Ниной Ивановной Руслановой. Отчество самое распространенное у подкидышей — Ивановна, фамилия Русланова — в честь знаменитой певицы Лидии Руслановой.
А вот день рождения мама выбрала сама по отрывному календарю. Ей очень понравилась радостная картинка: мужчина несет на плече девочку с красными шариками. Это был день сталинской конституции — пятое декабря. В метрике, которую маме выдали после вечерней школы, было написано: «Мать — крестьянка, отец — Русланов Иван». Получается, что она дала свою фамилию отцу, которого никогда в жизни не видела...
Мама не любит вспоминать о своем детстве. Там не было ни одного светлого пятна. Холодное, голодное военное время. Воспитанники ходили в казенных платьишках, ели картофельные очистки, конфет и игрушек в глаза не видели. Мама воровала яблоки и носила их ребятам за пазухой, за это ее строго наказывали.
Конечно, как и всем детям, ей хотелось ласки. Этого так не хватало в ее маленькой жизни. Наверное, поэтому она на всю жизнь запомнила воспитательницу Матрену Тимофеевну. Как-то та, пожалев сироту, принесла ей в тарелочке диковинное лакомство желтого цвета. Маленькая Нина впервые в жизни попробовала мед. «Больше любви я не видела...» — говорила она. Однажды ее сильно ударила головой о стенку воспитательница.
— Фашистка! — закричала маленькая Нина.
— Если кто от немца, так это ты!
После этого ее начали травить дети, устраивали темную... Но благодаря этому испытанию она закалила свой характер на всю жизнь: «Детство, какое бы оно ни было, все равно остается детством. В детском доме мне привили жажду жизни...»
Именно из-за маминой жажды жизни я и появилась на свет. Мама забеременела довольно поздно, в тридцать три года. Врачи запретили ей рожать из-за врожденного порока сердца. Мама была настроена решительно: «Я готова умереть, лишь бы дать жизнь ребенку». Она собиралась подписать бумагу: «В случае летального исхода спасайте ребенка». Но тут белорусские бабушка с дедушкой, папины родители, нашли врачей, которые рискнули принять сложные роды. Папа повез маму в Гродно. По семейному преданию, мама на последних схватках потеряла сознание и акушерка буквально выдавила меня из живота.
Кстати, маме было абсолютно все равно, кто родится: мальчик или девочка, и когда я забеременела, просила врачей на УЗИ не раскрывать мне пол ребенка. Свято верю, что дети — это дар Божий...
Месяца через два счастливые родители привезли меня в Москву. Мама назвала Олесей, но в ЗАГСе сказали, что такого имени в русском языке не существует. Растерявшийся папа назвал первое же попавшееся — Ольга. То, что меня зовут, оказывается, Ольгой, я узнала в классе четвертом: все называли и называют только Олесей...
Мои родители встретились еще в студенческие годы. Мама, приехав из Харькова, училась в Щукинском училище, папа, Геннадий Рудаков, — в МГУ на физическом. Однажды мамин курс в качестве культурного обмена показывал спектакль на сцене актового зала МГУ. Папа сразу же влюбился в беленькую, худенькую, ясноглазую Нину Русланову.
Через год они поженились. Это был типичный студенческий брак. Вначале молодоженов приютила педагог «Щуки» Вера Константиновна Львова, потом они долго жили в общежитии Вахтанговского театра, в труппу которого маму приняли после окончания училища.
Папина родня была не совсем готова к такому кардинально отличавшемуся от их уклада жизни повороту, а тут детдомовская, да еще и будущая актриса. Когда папа в первый раз привез маму в Белоруссию, ей не понравилось, как ее встретила свекровь. Она взяла и... ушла из дома. Ее чуть ли не сутки искало полгорода. Но после некоторой непростой притирки они смогли договориться, и в детстве, когда у мамы появлялась неделька-другая, мы ездили всей семьей в Гродно.
Меня с трех лет на все лето отправляли к дедушке и бабушке в Белоруссию. Это было прекрасно! В лесу я собирала маслята, ловила жуков и бабочек, сушила гербарий. Моя прабабушка была партизанкой и убежденной коммунисткой. Она-то как раз рубила правду-матку в глаза и постоянно мне говорила: «Олеся, ты плохая девочка! А вот твой папа хороший, он только один раз в школе кол получил по литературе! Ты плохая, ты со мной не разговариваешь! А вот твой папа — хороший, он получил всего один раз в жизни кол по поведению».
Мама всегда мечтала о большой семье, в которой было бы много детей. Почему-то считается: стать хорошей матерью можно только имея пример перед собой. У нее никогда не было мамы, но она страстно хотела ребенка, даже ценой своей жизни...
Нам с мамой пришлось долго учиться: ей — как стать хорошей мамой, мне — как стать хорошей дочерью. Признаюсь, это так и не получилось. Мы прошли долгий путь. У нас обеих не было опыта. Мама любит повторять: «Я — плохая мать! Не воспитывала свою дочь...» Я и про себя могу сказать, что сильно потрепала мамины нервы. Однажды, уже повзрослев и родив ребенка, подошла к маме и сказала: «Прости меня за все...» И она без слов поняла, за что я прошу у нее прощения...
Родители были очень заняты на работе. Мама играла в Театре Вахтангова, много снималась в кино. Папа трудился в «почтовом ящике», потом в структурах Министерства геологии, пока не создал с друзьями бизнес. По ночам не гнушался разгружать вагоны. Я ждала, когда папа утром вернется и принесет мне ананас. Наивно думала, что в этих вагонах и возили ананасы.
Я очень рано стала самостоятельным ребенком, практически с родителями и не жила. В яслях меня оставляли на пятидневку. В детский сад с пяти лет ходила сама. Мы с подружкой из соседнего подъезда перебегали на другую сторону Арбата и сдавались детсадовским нянечкам. На выходные меня забирал кто-то из родителей.
Лет до пяти я была покладистым и очень воспитанным ребенком. Любила играть в бумажные куклы, мне нравилось вырезать для них наряды. Когда стала постарше, мне покупали большие коробки советских конструкторов. Мы с папой увлеченно собирали с помощью отверток и шурупов машинки.
При этом я была очень неспокойной, непоседливой. Мое «буйство» родители гасили акробатикой, гимнастикой, фигурным катанием, конкуром — словом, много чем. Помню, как в три года вдруг заявила маме: «Хочу играть на пианино!» Меня отдали в музыкальную школу, правда уже года через три поняла, что сильно погорячилась, но родители заставили окончить восемь классов.
Пожалуй, я была единственным ребенком, которому разрешали находиться за кулисами Вахтанговского театра. Ела в буфете, спала в маминой гримерке на диванчике. Во время спектакля не произносила ни звука. Мне никто не объяснял, что надо молчать, нельзя бегать, я это знала интуитивно. Помню, как-то смотрела на маму, стоя за кулисами. Я никогда не была ревой, а тут разрыдалась, глядя, как она на сцене плачет. В антракте обняла ее и закричала:
— Мамочка, не пущу тебя туда, ты там плачешь!
— Доченька, это нужно по роли. У меня сын погиб...
— Это плохая роль! Я — твоя дочка, нет у тебя никакого сына!
Но однажды я сорвала репетицию. Вышла неожиданно для всех на сцену Вахтанговского театра и прочитала «Песнь о вещем Олеге». В три года я знала ее наизусть! Михаил Ульянов похвалил, сказав маме, что меня ждет большая сцена. Уже тогда проявился во мне мамин бойцовский характер. Я картавила, не выговаривала «р», но читала громко и бойко. Кстати, уже в школе меня часто отправляли на праздники в Министерство легкой промышленности, где я со сцены декламировала стихи для сотрудников.
Мама всячески меня поощряла, даже отнесла мою фотокарточку на «Мосфильм». Я все время была при маме, ездила с ней по всем городам и весям, она брала меня на съемки. В три с половиной года даже снялась в фильме «Профессия — следователь». Роль была крошечной, но... травмирующей: во время съемок «актрису» буквально сбили с ног качели. Меня привезли домой. Мама, увидев мою разбитую губу, заклеенную гримерным клеем, заплакала. Зато потом на честно заработанные деньги я купила фотоаппарат «Смена».