Коллекция. Караван историйРепортаж
Лариса Голубкина: "Миронов как-то правильно сказал "Семью надо строить"
У меня было, видимо, что-то психологическое, мне не хотелось замужества ни с Мироновым, ни с кем-то еще. Я ощущала внутреннюю окрыленность и не собиралась ее терять. Была свободна и счастлива.
Лариса Ивановна, если бы вы были художником и писали свой портрет, каким бы он был?
— Руки назад, лицо вперед и шея вытянута. Руки почему назад? Меня тянули назад все время, ставили на место. Я постоянно должна была осматриваться, оглядываться. Тут не пикнуть, там не сказать лишнего. Все время подстраивалась к коллективам, чтобы никого не обидеть, не оскорбить своей известностью. Внешне кажется — независимая, но при этом лучший материал для того, чтобы себя осаживать назад, как лошадь.
— Откуда в вас это?
— Из дома, из семьи. Меня никогда не хвалили. Даже когда в «Гусарской балладе» снялась, отец сказала: «Не ты, так другая бы сыграла». Но родители меня не только за фильм, они вообще не хвалили. Ну, растет девочка, с хорошими ручками, ножками, поет. Я всегда слышала от них: «Прекрати петь, иди делай физику». Или что-то подобное... Отец похвалил меня однажды только, перед смертью. Он уже очень болел. Жил тогда в соседнем доме с сиделкой Галей, которая ему помогала. Я практически каждый день у него была. И вот как-то пришла, отец сел на кровати, спустил вниз ноги. А у него по всему телу что-то висит, что-то подключено. И Галя говорит:
— Ой, Иван Павлович, какие у вас красивые ноги!
Он вдруг выдал:
— У Лариски моей ноги похожи на мои.
Вот такая похвала...
— Но кто-то же вас ценил, хвалил?
— Мария Петровна Максакова, мой педагог по вокалу. Когда вышел фильм, она поехала отдыхать в Трускавец, там в кинотеатре показывали «Гусарскую балладу». И она, восторженная, оттуда привезла мне афишу и сказала, что счастлива, довольна и тому подобное. Очень мной гордилась. Кстати, она меня и толкнула в кино. Если бы не она, может быть, я стала бы какой-нибудь средненькой певицей. Когда на втором курсе ГИТИСа меня пригласил сниматься Рязанов, я пришла к Марии Петровне советоваться:
— Что делать-то? Ведь надо петь...
— Потом споешь. Сначала снимись. Будешь известной.
— Так и случилось, вы стали очень известной.
— Ну да, после премьеры меня стали везде приглашать с выступлениями. Как-то я пришла к студентам МАИ. Зал — битком. От смеха все валялись. Я говорила очень смешно и наивно: «Ребята, ну я, вот, три года назад школу окончила. А сейчас стою тут перед вами».
В этом сконцентрировано все мое отношение к себе. Я себя не выпячивала. Но несмотря на это, сразу после «Гусарской баллады» все стали меня узнавать. И я не сказала бы, что это прекрасно. Десять лет мне жить не давали девочки. Это была пытка. Следили за мной. У них сместилось что-то в голове. Раньше они бегали за мужчинами, а тут я — то ли девушка, то ли юноша — на экране нарисовалась. Полюбили они меня страстной любовью. Многие пошли на конюшню, стали пить портвейн, курить. Превратились в каких-то мужиков. Письма писали. Они мешками на даче у родителей хранились. Вообще, не только они, все подряд письма писали — от пионеров до пенсионеров.
— Наверное, родители гордились этой народной любовью?
— Они этого не понимали. Вот в семье Мироновых все было ясно. Папа и мама известные актеры. Сын — артист и должен стать известным. Все органично и нормально. В моей семье это казалось ненормальным. Отец был вообще против.
— Почему?
— С точки зрения обывателя актерство — это гульба и пальба. Помню, когда мы отдыхали в Сочи, из Нижнего Новгорода приехал на гастроли Драматический театр имени Горького. Мы познакомились с актрисой Раисой Вашуриной, ходили на спектакли всей семьей по ее приглашению. Мило общались. Как-то она на пляже натирала мне спинку, чтобы я не сгорела. И папа вдруг говорит:
— Лариска, отойди от нее.
— Почему?
— Она артистка!
У него был повод так думать об артистках. Он красивый мужик, военный, служил в Германии. Что вы думаете, туда не приезжали на гастроли артистки? В большом количестве. На папу нельзя было не обратить внимание. Он был шикарный, как кинозвезда американская. Хороший голос, хорошая фигура, голубые глаза... В общем, выводы делал не на пустом месте.
— Как же отец принял то, что вы поступаете в театральный?
— Я сначала поступила, а потом поставила его перед фактом. С моих пятнадцати лет была вполне самостоятельной. Жила одна. Они с мамой уехали в Германию, в Москве появлялись наездами и пребывали в иллюзии, что я готовлюсь на биофак. А я хозяйничала, сама себе готовила, дни рождения себе устраивала. Мальчики появились впервые на моем дне рождения только в десятом классе. Один подарил фарфоровую фигурку осетра, другой — Минина и Пожарского производства Ленинградского фарфорового завода. А еще каждый вручил по гвоздичке. Нечего же было дарить. Очень целомудренно я с мальчиками общалась. Главная установка ведь в СССР какая? Быть приличной.
— Когда вы увлеклись кино?
— В семь лет. В нашем московском дворе растянули огромную простыню на улице. И мы, маленькие дети, сели на травку-муравку и смотрели фильм «Свинарка и пастух». Кино для всех нас, советских людей, в тот период стало таким зазеркальем. Я формировалась под впечатлением от этой растянутой простыни, благодаря которой попадаешь в другой завораживающий мир. Когда сворачивали простыню, я шла домой, ложилась спать и придумывала какую-то новую жизнь. Мне даже кажется, я «Гусарскую балладу» сама себе нафантазировала. Потому что в моих мечтах были кони, красивые наряды, что-то такое возвышенное. Я с детства мечтала быть артисткой, но никому не говорила.
— Вы были творческим ребенком?
— Я пела еще крошечной. Запоминала, что звучало по радио, и повторяла. Абсолютно точно снимала своим слухом. Могла даже скопировать звуки гавайской гитары так, что не отличишь.
У меня дядька летал бомбить Берлин. Он привез мне оттуда платье из натурального желтенького и коричневого пуха. Помню, надели на меня это платьице и сказали: «Теперь, Лариса, пой!» И я пела.
У меня с детства были отличные данные. Но никто к ним всерьез не относился. И уж тем более к моим мечтам о кино. Мне самой артистки казались людьми из другого мира. Уже когда я училась в институте, Максакова мне рассказывала: «У меня есть поклонник, который думает, что я в туалет хожу розами». Вот приблизительно так же очень долгое время казалось и мне.
Может быть, подспудно и хотелось сниматься, но то, что предлагали, не нравилось. Я даже отказывалась. Когда сказали:
— Приходите на пробы Наташи Ростовой, — я заявила:
— Я не Наташа.
А когда позвали в «Гусарскую балладу», обрадовалась: «Вот это мое!» Чисто интуитивно.
Мне помогла получить роль органика, детскость. Если была бы с глазом, соблазняющим мужчин, ни фига бы не получилось. А я была девицей. Это читалось.
— Вам, конечно, очень с первым фильмом повезло...
— Да. Иметь таких партнеров как Ильинский, Яковлев, Крючков — мечта! Они умеют на руках нести партнера, помогать ему. Они мне все говорили, всему учили, а я подхватывала. Собралась группа талантливых людей и примкнувшая к ним Голубкина.
Жили мы в экспедиции в доме отдыха в Рогачево, это сто километров от Москвы. Прекрасное время. Лошади, гусарские костюмы. Мы этим так увлеклись! Играли в войну по-настоящему, только разве что не убивали друг друга, потому что стреляли холостыми. Я подружилась с осетинской группой цирковых наездников Михаила Туганова и вместе с ними на лошадях после окончания съемочного дня рассекала по полям и лесам. А еще все вечерами собирались в холле, и Эльдар Рязанов иногда играл на гитаре и пел. Он казался мне очень взрослым дяденькой. А потом я обнаружила, что у нас разница всего 13 лет.