Классика кино: «Грязные танцы» с Дженнифер Грей и Патриком Суэйзи — шедевр феминизма, опередивший свое время
«Грязные танцы» — один из главных кинохитов 1980-х годов, редкий фильм, опередивший свое время и совершенно не устаревший и сейчас. К новостям о продолжении культового фильма объясняем, почему оно невозможно.
«Грязные танцы» — один из самых неожиданных киноуспехов 1980-х годов. От фильма с бюджетом 6 миллионов и съемочным периодом в стремительные три месяца никто не ждал хорошего: боссы студии Vestron Pictures, посмотрев отснятый материал, поначалу предложили сразу сжечь его, чтобы отбить хоть немного затрат на страховке, а затем настаивали, чтобы фильм не позорил студию и отправился напрямую в видеопрокат. И все-таки он вышел и за несколько недель вырос в гигантский хит: появилось даже движение зрителей (будем справедливы — зрительниц), которые смотрели фильм в кинотеатрах по сто раз.
Те, кто списывает успех фильма только на эротический подтекст, очевидно, никогда его не видели — «грязные» в контексте этих танцев значит всего лишь «дикие», а в единственную хоть отдаленно эротическую сцену зрителю показывают китайскую бумажную красную лампу. Фильм был вообще не про грязь, и даже не совсем про танцы. Он манил зрителя свободой, которую не удалось повторить ни раньше, ни позже: о том, что свою судьбу и свою сексуальность каждая девочка может выбрать для себя. И если тебе семнадцать лет и тебе очень хочется трахнуть этого симпатичного инструктора, то ничто не должно тебе помешать. Эту свободу «Грязных танцев» игнорировали вчера, на нее часто закрывают глаза сегодня, но именно это — главное в фильме и совсем не тайная причина его невероятного успеха.
История фильма «Грязные танцы» начинается с совместного ужина сценаристки Элеонор Бергштейн и продюсерши Линды Готтлиб. «У меня есть неплохая идея для фильма, — сказала Бергштейн. — Она основана на моей жизни. Правда, в нем будут много танцевать мамбу». «Расскажи мне про свою жизнь», — попросила Готтлиб. Бергштейн рассказала: 1960-е, Америка, билеты в Европу еще стоили немногим дешевле самолетов, и богатые еврейские семьи ездили на отдых в пансионаты так называемого Пояса борща, прозванного так за свое исключительно еврейское население, — в Кэтскилл, горный хребет на поясе Аппалачей, где, если верить Вашингтону Ирвингу, по легенде, заснул на 20 лет Рип ван Винкль. Здесь доживали последние дни развлекательные отели, в которых богатеи из Бруклина селились в дорогих — очень дорогих — бунгало, и их ежевечерне развлекали танцами, фокусниками, комедиантами, музыкантами и артистами. Для многих таких артистов выступление на «борщовой сцене» было первым шагом к настоящей карьере — здесь начинали, например, Вуди Аллен, Ленни Брюс и Джерри Льюис. Но и для порядочных еврейских девушек отели Пояса борща были единственной территорией свободы — немало из них приезжали сюда, чтобы расстаться с надоевшей девственностью или хотя бы страстно потанцевать. Так было и с Элеонор Бергштейн, дочерью врача, семья которого проводила все лето в отеле Гроссинджера в Кэтскилл. Здесь Элеонор научилась танцевать мамбу — да так, что победила в нескольких конкурсах, — и тайно крутила роман с учителем. Фильм, который придумали в тот вечер Готтлиб и Бергштейн, должен был называться «Я была подростковой королевой мамбы». Нам повезло, что в итоге они решили превратить его во что-то поинтереснее: не в случай — в сказку.
Главная героиня фильма, семнадцатилетняя Фрэнсис Хаусман по прозвищу Бэби, «малышка», приезжает с родителями и глуповатой старшей сестрой отдохнуть на недельку и сразу западает на местного инструктора танцев, молодого хамоватого ирландца Джонни. Пока родители смотрят представления и режутся в бридж, она ест глазами Джонни, танцующего с женщинами постарше, богатыми настолько, что могут позволить меховому манто небрежно упасть с плеча на пол. Но тут Бэби выпадает шанс проявить себя — партнерша Джонни по танцам, Пенни, залетела от одного из официантов, подрабатывающих в пансионате между учебой в Йеле. Когда Бэби пытается снять с официанта деньги на аборт, тот подсовывает ей «Источник» Айн Рэнд, мол, в достижении величия все средства хороши. И, одолжив денег у папы «на хорошее дело», Бэби отправляется учиться мамбе у Джонни, чтобы выступить с ним на сцене, пока Пенни ложится под нож проезжего доктора. После танца и после того, как на помощь умирающей Пенни придется в очередной раз призвать папу, Бэби придет в комнату Джонни и заставит танцевать с собой еще раз — ее рука остановится на его заднице как недвусмысленное объявление о намерениях. Он не станет долго ломаться.