Виктор Раков: «Захаров мне сказал: «Принимайте волевое решение — или в кино сниматься, или в театре работать»
«После того как вышел фильм «Мать», Панфилова и исполнителей двух главных ролей — Чурикову и меня — пригласили на Каннский фестиваль. Но в это время у «Ленкома» были гастроли в Санкт-Петербурге. И во всех спектаклях один состав. Заранее подошел к Захарову: «Меня в Канны зовут... Может быть, введем кого-то на мои роли?» А Марк Анатольевич улыбнулся очень обаятельно и сказал: «Виктор Викторович, будут у вас еще Канны». И я поехал в Санкт-Петербург».
— Виктор, вы народный артист России с большой фильмографией, много лет служите в театре «Ленком Марка Захарова». Недавно там состоялась премьера муздрамы «Маяковский», где вы сыграли Горького. Наверное, уже ощущаете себя мастером, который знает про актерское мастерство все?..
— Нет, в нашей профессии в любом возрасте чему-то учишься. Более четверти века назад в Министерстве культуры Михаил Ефимович Швыдкой вручал орден «За заслуги перед Отечеством» Николаю Александровичу Анненкову — замечательному актеру, Герою Социалистического Труда. Он более 75 лет проработал в Малом театре и готовился на сцене отметить свое столетие. И отметил!
Так вот, в кресле сидел ну очень пожилой усталый человек — дедушка. Многие награжденные в знак особого уважения отдавали Анненкову свои букеты. А он сидел почти не двигаясь. Не приподнялся, и когда ему вручили орден. Потом Анненков начал произносить слово благодарности. Сначала очень тихо, в особой манере — как бы напевая, с присвистывающим «с». Многие подумали, что патриарх в своей речи «уйдет не туда», куда нужно. Но Анненков все говорил по делу. А потом потихонечку разошелся, голос его звучал все громче, все крепче, все выше. И в конце монолога он к изумлению присутствующих встал и громогласно объявил: «Я как актер расту, я совершенствуюсь!» Ну, если Анненков в сто лет совершенствовался, то и мне не стоит почивать на лаврах...
— Когда вы решили стать актером?
— В детстве мама покупала мне билеты в разные театры. В Кремлевском Дворце съездов смотрел балеты «Щелкунчик» и «Дон Кихот». В «Ленкоме» — спектакль «Ясновидящий», где великолепно играли Олег Иванович Янковский и Владимир Иванович Корецкий. В Театре имени Ермоловой меня очень впечатлил актер Валерий Петрович Еремичев, такой колоритный, большой. Но о том, чтобы самому стать артистом, не задумывался. Хотя однажды бабушкин брат, видя, как я дома дурачусь, сказал: «Витька, тебе надо на клоуна учиться...» А в старших классах одноклассница позвала меня в студию при Народном театре в ДК имени 40-летия Октября.
— Почему именно вас? Вы что, в классе были заводилой, всех смешили?
— Да нет, но в школьных «Новогодних огоньках» участвовал постоянно... В студии при Народном театре мы играли разные отрывки. Помню, как в День милиции исполняли сцену из «Любови Яровой». Девушки-милиционеры преподнесли нам гвоздички, чего я совершенно не ожидал. Это были мои первые «актерские» цветы! А еще мне очень нравилось петь. И я бегал в массовке в оперетте «Бабий бунт», которую поставил Народный театр музыкальной комедии в ДК АЗЛК.
Однако мама говорила, что мне надо вслед за старшим братом поступать в вечерний металлургический институт. В десятом классе исправно ходил на подготовительные курсы в этот вуз, хотя понимал, что металлургия мне совсем неинтересна. Поэтому, получив аттестат, попробовал поступать и в театральный. Показался в ГИТИСе (помню, со мной поступал Олег Фомин, но он потом пошел в Щепкинское). А еще в Школу-студию МХАТ и во ВГИК. Но дальше первого тура никуда не прошел.
— Очень расстроились?
— Не очень, потому что хватило одного дня понять, что не готов к поступлению. По настоянию мамы снова пошел на подготовительные курсы в металлургический институт и устроился на завод. Сначала учеником, а потом монтажником радиоаппаратуры. Зарплата — сдельная. Поскольку я был молодой, мастера давали мне самую невыгодную работу: делаешь много, а получаешь мало. Параллельно готовился к поступлению в театральный, для чего прежде всего изменил репертуар.
— И это сработало?
— Да! Например, я так удачно спел романс «Не жалею, не зову, не плачу», что в ГИТИСе меня пропустили на второй тур отделения музыкальной комедии, где готовили артистов оперетты. Но я не решился пойти на этот факультет, потому что не знал музыкальной грамоты. Подумал, что иметь голос и любить петь — этого недостаточно для профессионального певца. И — о чудо! — поступил на актерский факультет к Владимиру Алексеевичу Андрееву.
Успешно прошел два тура, а третий должен был состояться после Олимпиады-80. Те дни я запомнил не только благодаря Играм, опустевшей Москве, но и похоронам Высоцкого. Мне песни Владимира Семеновича очень нравились с детства (в музыкальном плане меня образовывал старший брат, который слушал зарубежных исполнителей, рок, бардов).
Прочитав в «Вечерней Москве» некролог, отпросился с обеда — был будний день — и помчался на Таганку. А там подступы к театру перекрыты: в оцеплении стояли милиционеры явно из азиатских республик. Общественный транспорт не ходил, само здание отгородили от Таганской площади автобусами. Потом прибыла конная милиция. В какой-то момент увидел Кобзона, Лещенко, они выходили из театра через отдельную дверь.
Поразило огромное количество венков и море людей. Очередь «к Высоцкому» начиналась у театра, шла до Котельнической высотки — кинотеатра «Иллюзион», а оттуда поворачивала снова к театру. Чтобы не было толпы, колонну выстраивали по два человека. Очередь медленно, но двигалась. Потом ее по неизвестной причине остановили, народ из-за этого страшно злился, чуть не дошло до драки со стражами порядка. А после окончания панихиды напротив театра, у выхода с Кольцевой станции метро, еще долго стоял милицейский автобус: отслеживали, чтобы не было никаких провокаций, лишних волнений...
Через несколько дней взял отпуск на работе и пошел в ГИТИС на третий тур. Как назло, заболел бронхитом с высокой температурой и сильным кашлем. Но все сдал успешно и поступил!
— У вас был дружный курс?
— Дружный и интернациональный. У нас учились русские, евреи, украинцы, немец, грузин, дагестанец, ребята из Прибалтики, Армении. После окончания вуза все вместе мы собрались, кажется, на пятилетие выпуска. А на творческом юбилее Андреева, когда мы придумали в его честь капустник, появились уже не все. Кто-то ушел из профессии, кто-то уехал в другую страну. Из тех, кто стал известным артистом, назову Левана Мсхиладзе, он сейчас играет Сталина в кино все более и более успешно.
И еще, конечно, Лену Яковлеву. На поступлении мы у нее спросили:
— А ты к актеру Юрию Яковлеву отношение имеешь?
Она ответила:
— Да, это мой папа.
И мы такие — ни фига себе! Наверняка Лена не хотела нас обмануть, просто пошутила, чтобы к ней не приставали с дурацкими вопросами. А вот Маша Державина действительно была дочкой известного артиста (а еще внучкой легендарного маршала Буденного). К слову, внешне была очень похожа на отца, у нее такие же голубые глаза. Михаил Михайлович в институт не приходил, по крайней мере я его ни разу не видел. А Машка вела себя скромно. После ГИТИСа она не стала заниматься актерской профессией, сосредоточилась на семье — у нее двое сыновей, и немного работала на радио.
Так вот, Лена Яковлева тогда была девушкой из провинции. Она приехала из Харькова, а до этого ее семья жила в разных городах (у нее папа — военный). Поэтому у Лены был небольшой южный говорок, а еще в то время она была полненькой. Помню, однажды нам с Леной надо было срочно подготовить самостоятельный отрывок по Достоевскому. И мы репетировали его ночью, в общежитии ГИТИСа в ленинской комнате. А еще во время учебы мы с Леной снялись у режиссера Анатолия Ниточкина в эпизоде в детском фильме «Сильная личность из 2 «А».
— А был у вас на курсе близкий друг?
— Несколько. Например, Юра Наумкин, Вадик Цыганов, который потом стал известен как продюсер, автор текстов песен и муж певицы Вики Цыгановой. Мы с ним под бутылочку красного вина очень удачно репетировали самостоятельные отрывки: по рассказам Шукшина, по гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В зависимости от материала заводили магнитофон с песнями Высоцкого или других авторов, и музыка помогала нам творить. Вадик всегда был очень деятельным, активным, фонтанирующим идеями. Он довольно рано определился, что не хочет быть артистом, — писал стихи.
— Судя по всему, курс у вас был дружным. А сама учеба не разочаровала?
— Нет, что вы!.. После того как вывесили списки зачисленных, декан актерского факультета Галина Александровна Тарнавская собрала нас в большом зале и объявила: «Поздравляю, вы завтра... едете на картошку в Волоколамский район. Те, кто после школы, едут завтра. Те, кто работают, завтра увольняются и едут в колхоз послезавтра». На картошке наш курс пробыл больше месяца. Жили в большом бараке: одна половина здания — женская, другая — мужская. Спали на военных двухэтажных кроватях. Колхозу мы, наверное, встали в копеечку: больше проели картошки, чем собрали.
Когда наконец вернулись в Москву и пришли в институт, то на первом же занятии наш педагог Владимир Давыдович Тарасенко произнес странную фразу: «ГИТИС готовил много работников народного хозяйства. Были в их числе и актеры». Мы все похихикали. А потом задумались: про что это он? И ведь Тарасенко оказался прав. Сейчас из двадцати семи человек нашего курса по профессии работают меньше десяти...
— Расскажите про ваших учителей...
— Помимо Тарасенко у нас преподавал Геннадий Андреевич Косюков, тоже прекрасный педагог. На первом курсе у нас еще работала Ирина Ильинична Судакова. Но она на следующий год от нас ушла, потому что набрала собственный курс (на нем учился Дима Певцов, мой будущий коллега по «Ленкому»). А худруком нашего курса был Андреев. Владимир Алексеевич нас очень любил, радовался любым нашим успехам и достижениям, даже самым крошечным, постоянно вспоминал о них.
Однажды Андреев нагрянул в общежитие ГИТИСа на Трифоновской. Кстати, мы, студенты-москвичи, наведывались туда регулярно. Например, чтобы поддержать наших ребят в конфликте со студентами из киргизской студии. А чаще посидеть, поболтать и... выпить. Недалеко была пивная, в которой мы брали несколько трехлитровых банок пива и воблу. И однажды в разгар нашего «праздника» заходит Андреев! Но он был очень демократичным человеком, поэтому тоже выпил пивка. И еще он был оптимистичным, позитивным. Нам так хотелось ему как-то соответствовать...
В ГИТИСе вообще была атмосфера студенческого братства, ребята с разных курсов дружили. Я много общался с «касаткинцами» — ребятами на курс старше, которые учились в мастерской Людмилы Касаткиной и Сергея Колосова. Мы гуляли по старому Арбату, который тогда еще не был пешеходным, по нему ходил 39-й троллейбус. Или заходили перекусить в «Прагу» — не в сам ресторан, а в столовую при нем. Вместе ходили на концерты в консерваторию. Кстати, в этом вузе иногда устраивали пункт сдачи крови. И однажды мне взбрело в голову помочь людям. Сдал кровь, получил за это трехдневный отгул, талон на обед и значок донора в форме капельки. Правда, потом все три дня не ходил, а как будто летал по воздуху, очень странно себя чувствовал...
— Во время учебы вы видели себя театральным артистом или все-таки больше мечтали о кино?
— Конечно, хотелось сниматься. Но когда пошли всевозможные этюды, я понял, что это все очень важные вещи для освоения актерской профессии. К тому же буквально с первого курса мы участвовали в постановках Театра имени Ермоловой, где наш мастер был главным режиссером. В «Казанском университете» — по-моему, это была первая постановка в Москве Михаила Вартановича Скандарова — роль юного Ленина, тогда еще Ульянова, играл Володя Конкин. Точного портретного сходства от него не требовалось, вождя он напоминал отдаленно. А мы, ученики Андреева, бегали в массовке, изображали жандармов и студентов университета. Чтобы было веселее, сами придумывали себе «мизансцены». Например, договаривались, что когда бежим из одной кулисы в другую, то в центре сцены кто-то из нас спотыкается, падает, а потом поднимается и бежит дальше. И мы очень радовались своим находкам.