Семен Файбисович принадлежит к современному искусству, но всегда сам по себе

Караван историйКультура

Семен Файбисович. Не такой, как надо

Я принадлежу, безусловно, к современному искусству, но всегда существовал сам по себе. Мои картины плохо воспринимались не только официозом, но и андерграундом: его установкам я тоже не соответствовал.

Беседовала Ирина Кравченко

Во дворе мужчина и женщина, оба среднего возраста, фотографировали друг друга мобильником, и такая любовь сквозила во всех их движениях, жестах, улыбках!.. Я возвращался домой из магазина, они подошли ко мне:

— Вы не щелкнете нас вместе?

— Конечно!

Все сделал и спросил разрешения снять их своим телефоном. Этот снимок я превратил потом в картину.

Прошло время, в Третьяковской галерее открылась большая ретроспектива моих работ. Звонит как-то куратор и говорит, мол, приходила немолодая женщина и сказала, что она врач, интересы у нее свои, на художественные выставки не ходит, но знакомая увидела в экспозиции ее портрет с мужем. Женщина уже забыла о той нашей встрече, а теперь, подойдя к картине, вспомнила. Оказывается, после того как они снимались во дворе, мужа не стало, но вот и он, и она сама, и тот счастливый день возникли перед ней на холсте, и сквозило во всем изображенном нечто, чего они тогда, в реальности, даже не замечали...

— А советские люди видели ваши картины?

— Практически нет, у меня долго не было возможности выставляться. Есть искусство современное, которое обитает «на кончиках роста», затем — салонное, ориентированное на уже сложившуюся систему эстетических координат, и наконец попса, китч. Я принадлежу, безусловно, к современному искусству, но всегда существовал сам по себе, поскольку сразу стало понятно: не такой, как надо. Мои картины плохо воспринимались не только официозом, но и андерграундом: его установкам я тоже не соответствовал.

На холсте остался тот счастливый день, когда они были вместе. Картина «Сослуживцы», 2012 год

— Почему же вас отвергали в среде неформального искусства, которое по определению более свободно?

— Тогда, в советские годы, в андерграунде всем рулили представители таких направлений, как концептуализм, соц-арт, те, кто делал инсталляции, хеппенинги... В основном они апеллировали не к эмоциональному восприятию, а к интеллектуальному. Считалось, что все, трогающее зрителя, обращенное к любым эмоциям, кроме негативных, вообще все интересное — не современное искусство, отстой. Ну а у среднего зрителя впечатление от моих работ было такое: «Подумаешь! Я тоже могу как он. Сделаю фотографию и раскрашу».

Проще говоря, я нарушал все заповеди, вот и был изгоем. В художественной среде не вращался, дружил в основном с поэтами — Мишей Айзенбергом, Тимуром Кибировым, Левой Рубинштейном. Не был членом Союза художников, поэтому выставлять свои работы мог только в подвале Горкома графиков на Малой Грузинской, где привечали всех отверженных. Но и там существовал отдельно.

— Отверженный из отверженных? Широкий зритель вас не видел, критика смотрела скептически, андерграунд отторгал. И как вы к этому относились?

— Воспринимал как данность, не пытался ни пролезть в официальные художники, ни наладить контакты с неформалами. Заканчивал картину, показывал друзьям и ставил ее лицом к стене в комнатке, где работал. Только уже где-то в 1984 году меня познакомили с художниками Эриком Булатовым и Олегом Васильевым, и мы подружились несмотря на разницу в возрасте.

У меня ведь нет художественного образования. Ни мама с папой, ни бабушки и дедушки к искусству отношения не имели. Отец был военным, офицером железнодорожных войск, мама преподавала физику в вечерней школе. Лет в семь я карандашом очень похоже нарисовал старшего брата. Если бы выдал шедевр детского рисунка, родители как люди, ничего в искусстве не понимавшие, его бы просто не заметили. Но тут заметили: раз может сделать похоже, значит, есть способности. И меня решили отдать в художественную школу.

Мама пошла туда выяснить, что нужно для экзамена, на котором мне предстояло продемонстрировать свои умения в живописи. Ей объяснили, что такое живопись и что для нее нужно. В ближайшем магазине канцтоваров она купила самые простые красочки, других не было, и кисточку типа для клея. Но до экзамена мне их не давала, чтобы не истратил и не испортил. В день испытания я впервые держал в руке кисточку, впервые макал ее в краски и что-то на листе бумаги изображал. Почему меня в итоге приняли, не знаю.

На первом занятии пожилая преподавательница, она же директор школы, когда-то ее создавшая, увидев, что я мазюкаю — это я второй раз в жизни взял кисточку, — возмутилась и отправила смывать все, что с таким трудом изобразил. Правда когда в моей жизни появились нормальные краски и кисти, я скоро выучился ловко махать этими кистями, и на занятиях та же старушка гладила меня по головке: «Смотрите, он у нас самый маленький, а что вытворяет!»

Мне исполнилось лет четырнадцать, когда очередной преподаватель сообщил: «Так, ты умеешь писать натюрморт, пейзаж, хорошо рисуешь гипсы, наброски — пора браться за картины». Я вспотел от ужаса, понятия не имея, как пишутся картины. Стал подсматривать за парнем, получившим такую же установку. Он из раза в раз приносил эскизы: дядька сидит на кровати — в шапке, без шапки, в тулупе, без тулупа, в сапогах, без сапог. Затем из набросков слепился «обобщенный образ». Не так давно мне попался альбом с картинами Гелия Коржева, где представлен весь его творческий путь, и я вдруг увидел эскиз с сидящим на кровати мужчиной: оказывается, это был стандартный сюжет для обучавшихся живописи. Тогда же, узнав, что предстоит десять или двадцать раз нарисовать одно и то же, а потом слепить из этого ни то ни се, впал в такую тоску, что бросил ту художественную школу. Доучивался в другой, где готовили оформителей, или, как сейчас говорят, дизайнеров.

Когда мама интересовалась у педагогов успехами сына, ей отвечали, что надо учиться дальше. Но в ее и папином представлении художник — это человек, который пьет, гуляет и не ходит на работу. Школа, в которой я доучивался, готовила еще и в архитектурный институт. Родителей это устраивало: будет, как люди, ходить на службу, и занятие солидное. Я с большим трудом поступил на факультет промышленной архитектуры и увлекся ею.

После института распределили в один НИИ, в котором я... Неважно, чем занимался, скука была смертная. Когда три положенных года истекли, взял папку со своими рисунками, курсовыми и дипломными проектами и пошел наниматься в нормальное место. Меня практически с улицы взяли в институт, который как раз в 1975 году начал заниматься проектированием объектов для Олимпиады-80. Я попал в бригаду, разрабатывавшую проект пресс-центра, теперь это Дом прессы на Зубовском бульваре — единственное здание, которое я спроектировал. Заканчивая работу для Олимпиады, уже понимал, что ничего стоящего в советской архитектуре делать не дадут, и потихонечку, урывками начал заниматься изобразительным искусством. Затем подался в Худфонд, куда брали архитекторов, чтобы придумывали работу художникам.

Я нарушал все заповеди, вот и был изгоем. В художественной среде не вращался, не был членом Союза художников, поэтому выставлять свои работы мог только в подвале Горкома графиков на Малой Грузинской, где привечали всех отверженных. Но и там существовал отдельно

— Когда же вы писали свое?

— Вот ради того, чтобы иметь время на живопись, я и устроился в 1979 году в Худфонд. Там не требовали постоянно присутствовать на рабочем месте, а платили сдельно за выполненную работу, выходило прилично. До обеда я дома писал картины, которых почти никто не видел и совсем никто не покупал, а потом ехал в худфондовский подвал зарабатывать деньги. Так провел время до конца восьмидесятых.

— Мастерской не было? Картины-то у вас большие...

— Какая мастерская?! Комната в квартире, в которой еще что-то делали — спали, принимали гостей. Сначала была маленькая, затем побольше, максимум, чего я достиг, — отдельная, в которой только работал. И все равно там было страшно тесно из-за скопившихся картин. Я писал большие полотна, но возможности отойти от холста и, как положено, посмотреть на него с определенного расстояния не имел: по оставленной между стоявшими повсюду картинами тропинке пятился в угол взглянуть оттуда на то, что получается. За годы работы в тесноте у меня даже выработалось зрение как у насекомого, что ли, и я с близкого расстояния мог видеть изображенное на холсте так, будто смотрю издалека.

— Но у вас на картинах все пронизано сиянием. А какое освещение в обычной квартире?

— Самое обычное, поэтому я и писал только в первой половине дня, при естественном свете. Зимой, когда днем в квартире часто царит полумрак, переключался на занятия прозой.

— Вы думали тогда, что ваши картины выйдут на свет, к людям?

— Нет, полагал — так и будут стоять в комнате у стен и даже я не смогу лишний раз бросить на них взгляд: тяжело было двигать и доставать.

«Наконец-то», 1987 год. Из цикла «Очередь за вином»

— Но картины, которые никто не видит, о которых никто не знает, могут сгинуть — мало ли что.

— Я был еще достаточно молод и не задумывался о судьбе своего «наследия». И потом, многие художники, как известно из истории искусств, признания при жизни не получили, а после их смерти работы раскупили и сами художники стали считаться великими. Но у меня и амбиций никаких не было насчет того, чтобы оценили, полюбили и купили мою живопись. Занимался ею потому, что видел в этом смысл жизни. Это занятие стало моим способом выяснения отношений с окружающей действительностью. Кто я, где я, что вокруг меня? Потребность отвечать на эти вопросы и привела меня в искусство. Начал что-то скрести, мазать на холсте... В голове поднималась какая-то пена, надо было снять ее, выплеснуть, самому себе объяснить, что это. Заодно и другим, кому интересно.

Живопись стала для меня способом человеческого выживания в не больно-то человеческой жизни. Началось все вскоре после окончания института. Помню одно утро, когда ехал на службу в свой быстро опостылевший НИИ. Московская зима, похожая на осень, в воздухе мокрый липкий снег прямо в рожу, под ногами грязь, слякоть. Жду автобуса, смотрю на людей, которые как зайцы скачут по лужам в полутьме. Подойдет автобус, они набьются в него и поедут, не видя и не чувствуя себя. И я — один из них, я тоже затерт в эту жизнь, забит в нее по макушку, и меня временами будто нет.

И вдруг в тот самый момент, когда я тоскливо созерцал эту беспросветную жуть, она осветилась для меня не пойми как. Я почувствовал, как сквозь темную, неказистую реальность развидняется иная. Вот передо мной мир, в котором мы существуем, но сквозь него просвечивает иной, созданный не большевиками, а в результате шести дней творения. В каждой точке пространства и времени мы существуем между этими двумя мирами, живем в поле огромного напряжения между этими противоположными реальностями. И именно эта текущая сквозь меня энергия их взаимодействия заводит и возбуждает. Да, мы жили в пространстве «зеро», в эстетическом захолустье — обшарпанные углы, пустыри, помятые лица в общественном транспорте и в очередях, — но отныне сквозь ткань этой жизни для меня начала просачиваться и подсвечивать ее другая.

Вот так я стал понимать и чуять, что хочу писать картины про это просвечивание и переплетение двух реальностей. Преодоление материала окружающей жизни стало моим способом существования — преодоления его светом, идущим на зрителя как бы изнутри картины. Так самая простая, обыденная жизнь обрела для меня смысл. И друзья не раз признавались, что для них страшно важным было через мои работы увидеть в намозолившем глаза иное и примириться с повседневностью, найти в ней интригу, драйв, как сейчас говорят.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Антон Васильев. Катя и мужчины, которые ее любили... Антон Васильев. Катя и мужчины, которые ее любили...

Брат актрисы Екатерины Васильевой рассказывает о своей знаменитой семье

Коллекция. Караван историй
Пусть бегут неуклюже Пусть бегут неуклюже

Новые технологии и пандемия породили новый вид театра — спектакль-прогулку

Robb Report
Евгений Матвеев. Любовь земная. Интервью с дочерью актера Светланой Евгений Матвеев. Любовь земная. Интервью с дочерью актера Светланой

Дочь Евгения Матвеева рассказывает о своем знаменитом отце

Караван историй
Девятое искусство Девятое искусство

Почему комиксы — это серьезно, рассказывает переводчик Михаил Хачатуров

Seasons of life
Исчезнувшая греза Михаила Врубеля Исчезнувшая греза Михаила Врубеля

«Принцесса Греза» Михаила Врубеля — летящие волосы, полупрозрачные одежды

Караван историй
AMD или Intel: чьи процессоры лучше AMD или Intel: чьи процессоры лучше

Разбираем самые сильные и слабые стороны процессоров Intel и AMD

CHIP
Валентина Панина. На чемоданах Валентина Панина. На чемоданах

Валентина Панина на подмостках уже пятьдесят два года

Караван историй
Физики поискали бозонные облака с помощью гравитационных обсерваторий Физики поискали бозонные облака с помощью гравитационных обсерваторий

Физики установили ограничения на массы гипотетических легких бозонов

N+1
Синдром «Никому не верю» Синдром «Никому не верю»

Как обрести здоровые отношения с мужчинами

Лиза
Овцы заселили Фарерские острова раньше викингов Овцы заселили Фарерские острова раньше викингов

Какой была фауна Фарерский островов до появления на них викингов?

N+1
Гениально и просто! 10 лучших фильмов про величайших ученых, основанных на реальных событиях Гениально и просто! 10 лучших фильмов про величайших ученых, основанных на реальных событиях

10 фильмов-биографий о науке и ученых, которые победили, несмотря на трудности

Популярная механика
Как вы справляетесь с аэрофобией? Как вы справляетесь с аэрофобией?

Лев Рубинштейн об аэрофобии и способах ее преодоления

GQ
Опять начинается Опять начинается

Новая и лучшая жизнь не с понедельника и даже не с 1 января

Cosmopolitan
Побег из ортодоксальной общины в глянец. Симоне Сомех: «Широкий угол» Побег из ортодоксальной общины в глянец. Симоне Сомех: «Широкий угол»

Отрывок из романа «Широкий угол», наполненного юмором и сочувствием к героям

СНОБ
По напиткам, которые мужчина заказывает в баре, можно узнать о нем всю подноготную! По напиткам, которые мужчина заказывает в баре, можно узнать о нем всю подноготную!

Скажи мне, что ты пьешь, и я скажу, кто ты!

Maxim
Модный Новгород Модный Новгород

Великий Новгород: современный и неисхоженный

Отдых в России
87 м² 87 м²

Интерьер с жизнерадостными оттенками Бали по проекту бюро Salmon Lair

AD
Директор фонда «Дети Наши» — Forbes: «НКО и бизнес друг друга опыляют» Директор фонда «Дети Наши» — Forbes: «НКО и бизнес друг друга опыляют»

Варвара Пензова рассказывает, как подружить бизнес с благотворительностью

Forbes
Фантастическая наноскульптура: слон высотой в сотые доли миллиметра Фантастическая наноскульптура: слон высотой в сотые доли миллиметра

Наноскульптуры Джонти Гурвица, которые нельзя увидеть невооруженным глазом

Популярная механика
Избранные: есть только двое, с кем Елизавета II готова говорить по телефону Избранные: есть только двое, с кем Елизавета II готова говорить по телефону

Малоизвестные факты о королеве Елизавете II

Cosmopolitan
Земля и Марс сформировались из материала внутренней части Солнечной системы Земля и Марс сформировались из материала внутренней части Солнечной системы

Ученые сравнили изотопный состав Земли, Марса и метеоритов

Популярная механика
Актриса Янина Студилина: «Чудеса приходят к тем, кто в них верит» Актриса Янина Студилина: «Чудеса приходят к тем, кто в них верит»

Янина Студилина о съемках в сериале «Сестры» и секретах красоты

Cosmopolitan
Как внушить человеку ложные воспоминания и еще четыре любопытных эксперимента Как внушить человеку ложные воспоминания и еще четыре любопытных эксперимента

Быть ученым — значит иметь фантазию, чтобы придумывать необычные эксперименты

Maxim
Какие пластические операции можно сделать только раз в жизни — мнение врача Какие пластические операции можно сделать только раз в жизни — мнение врача

От каких пластических операций эффект останется на всю жизнь?

Cosmopolitan
Как Ульяна Суздалкина ушла из рекламы и стала шеф-поваром с рекомендацией Michelin Как Ульяна Суздалкина ушла из рекламы и стала шеф-поваром с рекомендацией Michelin

Ульяна Суздалкина решила все бросить, чтобы стать шеф-поваром

Forbes
Мы не подходим друг другу: как вежливо отказать потенциальному работодателю Мы не подходим друг другу: как вежливо отказать потенциальному работодателю

Как правильно и корректно отказать работодателю в предложении работы

Forbes
C-25: как создавалась первая советская система ПРО C-25: как создавалась первая советская система ПРО

С-25 – одна из первых в мире систем объектовой противовоздушной обороны

Популярная механика
Спорный руководитель, защитник от политиков и сторонник децентрализации: кем был Джек Дорси для Twitter Спорный руководитель, защитник от политиков и сторонник децентрализации: кем был Джек Дорси для Twitter

Что Джек Дорси сделал для социальной сети Twitter

VC.RU
Вид сверху: как и зачем кино летает над землей Вид сверху: как и зачем кино летает над землей

Фильмы о полетах и пилотах

GQ
Чаты, боты, персональные данные: как Райффайзенбанк общается с клиентами Чаты, боты, персональные данные: как Райффайзенбанк общается с клиентами

Райффайзенбанк: какую информацию собирают боты, как они общаются с клиентами?

Forbes
Открыть в приложении