Мария Аниканова: «Сергей Соловьев написал за меня сочинение, когда я призналась, что никогда в жизни его не напишу»
«У Соловьева на площадке царила особая атмосфера, которая просто обволакивала. Все делалось неспешно, слова звучали незнакомые, красивые — Антониони, Феллини. Я думала, что это названия каких-то итальянских блюд — пасты, хлеба или колбасы. Потому что ничего не знала о кино».
На популярном портале о кино и театре прочитала о вас, Маша, замечательный пост: «Вручите Марии Аникановой кинематографическую премию за роль в фильме «Алекс Лютый. Дело Шульца». Она превзошла саму себя, нахожусь под большим впечатлением». Подписываюсь под каждым словом!
— Там даже кто-то предлагал обратиться с просьбой в Министерство культуры, чтобы мне дали народную артистку. Вообще, с ролью Нины Игнатовой в этом сериале была целая история.
«Дело Шульца» — второй сезон. Первый назывался просто «Алекс Лютый». Сюжет был основан на реальных событиях и биографии нацистского преступника Александра Юхновского. Я была в восторге от этого сериала и работы Димы Муляра, фантастически сыгравшего фашистского оборотня. Однажды во время просмотра очередной серии мелькнула мысль: «Почему мне не достается таких ролей?» Я объяснила себе это тем, что я женщина, а женщин — военных преступниц было мало и самую известную из них, Тоньку-пулеметчицу, уже сыграла Вика Толстоганова в сериале «Палач».
Прошел, наверное, год. Как-то вечером звонит мой агент Лена Кондратова:
— Слушай, тут сценарий прислали, но там такая роль, что я даже не знаю, стоит ли тебе браться...
— Ну давай, посмотрю на всякий случай.
Открываю сценарий и чуть не падаю в обморок. Он называется «Алекс Лютый. Дело Шульца»! Читаю. Предлагаемая мне роль — бывшей узницы концлагеря, пособницы доктора-садиста Германа Шульца, — безумно интересная. К тому же сериал будет снимать Леонид Белозорович — замечательный режиссер старой советской школы. Конечно, я пошла на пробы.
Честно сказать, поначалу Леонид Григорьевич отнесся ко мне как-то скептически. После проб, смотрю, глаз у него загорелся. Но он не сказал ничего определенного. И потом два месяца я была в неведении и жила с мыслью, что эту роль должна играть только я и, если утвердят другую артистку, для меня это станет страшнейшим ударом.
Зато как же я радовалась, когда меня утвердили! Дочка Аглая спросила:
— А что за роль, мама?
— Очень хорошая! Убийцы, страшной женщины, которая режет горло своим жертвам и выкачивает из них кровь.
Агаша не поняла моей радости и посмотрела с ужасом. Она считала, что мама должна играть красавиц, принцесс, а не убийц.
Перед началом съемок я навела справки о Белозоровиче. Он считался очень жестким режиссером. Я обладаю достаточно хорошими профессиональными навыками, из режиссеров пока никто не жаловался, но тут испугалась: вдруг мы не сойдемся характерами? Мне ведь не 20 лет, уже есть определенный опыт. И я была не совсем согласна с режиссерской трактовкой образов нацистских преступников. Мне казалось, что в первом сезоне и сценарии второго содержалось некое оправдание главных героев. Алекса Лютого оправдывали тем, что его бросила любимая девушка, отчего у него, дескать, на всю жизнь осталась психологическая травма. А моя героиня убивала, чтобы спасти дочь, страдавшую редким заболеванием.
В первый съемочный день Белозорович утвердил внешний образ Нины, который предложила я. В сценарии была написана женщина постарше, поэтому я сутулилась и наклоняла голову, отчего у меня появлялись четыре подбородка. Сняв пару сцен, мы оба успокоились. Не только я была на нерве. Оказалось, режиссер тоже волновался, потому что раньше со мной не работал и, в общем-то, брал кота в мешке. Но мы друг друга устроили. Леонид Григорьевич как-то признался: «Маша, я никого не видел в этой роли, кроме вас!» И потом четыре месяца меня нахваливал.
Был у нас всего один спор — по финалу. Я сказала: «Режьте меня на куски, но я не буду оправдывать свою героиню! Сделаю так, чтобы зритель сам разбирался, достойна она сострадания или нет». Белозорович предоставил мне карт-бланш, и все получилось правильно. Нину никто не оправдывает, но некое сострадание к ней есть.
Должна сказать, что, помимо положительных откликов на эту мою работу, были и довольно смешные. Некоторые зрители недоумевали, как я могла позволить себе появиться в таком непрезентабельном виде. И предполагали, что у артистки Аникановой, наверное, все плохо в жизни: она спилась, скурилась, снаркоманилась — поэтому ее и взяли на такую роль.
— А для вас важно, как вы выглядите на экране?
— Вы знаете, с возрастом стало важно. В молодости было абсолютно безразлично, потому что я знала, что всегда выгляжу хорошо, и все понимали, что на экране я специально себя уродую. Но в «Алексе Лютом» чем хуже я выглядела, тем было лучше для роли. Поэтому я играла без единой капли грима, гримеры только шрам мне наклеивали на лицо. И я не бегала к ним каждые пять минут: «Боже, тушь потекла, подправьте, припудрите меня!» Все актеры мне завидовали. Этой работой я довольна. Вообще, всегда отношусь к себе критически. Но здесь мне, пожалуй, удалось все, что было задумано.
— Ваш путь в актерскую профессию был не самым обычным. Вы не грезили о ней с детства, наоборот, всячески избегали возможности проявить себя в этой сфере, хотя с юных лет значились в актерской картотеке «Мосфильма». Кстати, как туда попали?
— В советское время существовала определенная система подбора интересных типажей, в том числе и детских. Помощники режиссеров ходили по общеобразовательным школам, спортивным, балетным. Я занималась фигурным катанием и добилась в нем определенных успехов, даже входила в юниорскую сборную. Поэтому, видимо, на меня обратили внимание и не раз приглашали на пробы, на которые я действительно не ходила.
— Почему? Боялись или были слишком заняты?
— Занятость, конечно, была большая. Интересно, что на уроки с тренировок почему-то не отпускали. Пойти в школу, в которой ты не была четыре месяца, чтобы написать сочинение, считалось дурным тоном. А учиться дистанционно тогда было нельзя. У меня сейчас дочка серьезно занимается баскетболом, и в общеобразовательной школе ее официально перевели на очно-заочное обучение.
Так вот, в школу меня не отпускали, а на пробы — легко. Съемки в кино считались престижными в фигурном катании. Я никуда не ходила, так как катастрофически не высыпалась, а для спортсмена, тренирующегося 24/7, самое главное — сон. И когда тренер разрешал поехать на пробы, я звонила на студию и говорила, что меня не отпустили. После чего шла домой и ложилась спать.
— Фигурное катание вам было на роду написано? Ваша мама Ирина Люлякова — известный тренер в этом виде спорта, а отец Виктор Аниканов много лет был бессменным врачом сборной нашей страны.
— Поначалу меня просто девать было некуда, и мама таскала за собой на каток. На коньки поставила года в три. До сих пор перед глазами стоит картина: я, маленькая, на каких-то сборах ползаю по льду, а надо мной с дикой скоростью проносятся спортсмены из группы Татьяны Анатольевны Тарасовой — Роднина и Зайцев, Моисеева и Миненков. Они меня брали за шкирку и бросали на середину катка. От страха я сначала ползла до бортика, потом потихоньку начала вставать и примерно через неделю пошла, пошла. Вскоре меня отдали на фигурное катание.
— Начинали вы как одиночница?
— Конечно, все так начинают. Потом, если у тебя не получаются прыжки, тебя отдают в танцы на льду.
Раньше в танцах было полегче, но сейчас там изменились правила и даже появились элементы парного катания, так что стало очень сложно.
— Вы тоже попали в танцы? У кого тренировались?
— Сначала у Татьяны Анатольевны Тарасовой. Потом у Натальи Ильиничны Дубовой. Там у меня возникли проблемы с партнером и тренером, и я решила бросить фигурное катание. По этому поводу у нас целый год были баталии с мамой. Доходило до настоящих истерик с ее стороны и криков: «Ты что, хочешь мотаться по двору с ключом на шее?» Сейчас я ее понимаю. Когда у Агаши возникают проблемы в баскетболе, тоже начинаю ее предостерегать. Но у нее другая ситуация: баскетбол ей нравится, она очень увлечена.
— Вам фигурное катание не нравилось?
— Когда начались проблемы, я поняла, что могу спокойно жить без него. Все-таки я не сама выбрала этот вид спорта. И у меня не было спортивной злости и желания кому-то что-то доказать. Но каждый раз, когда я хотела все бросить, меня уговаривали: «Ну сделай то, сделай это, выполни кандидата в мастера спорта». Я выполняла и спрашивала: «Теперь могу закончить?» И слышала: «Нет, давай ты выполнишь мастера спорта!» Закончилось все тем, что однажды я со своей утренней тренировки приехала к маме на каток, поставила перед ней коньки и сказала: «Все».
Полгода жила без спорта. А так как ничем другим заниматься не умела, но привыкла все время что-то делать, то не знала, куда себя применить. Стало очень тоскливо. В то время к маме в одиночное катание попросился Петя Чернышев из Питера. Его преследовали травмы, у него болели колени, и было понятно, что он уже не сможет добиться серьезных результатов. Мама предложила ему перейти в танцы и стать моим партнером. Он перешел, и мы начали тренироваться у Анатолия Петухова, в группе Геннадия Аккермана. Год мы Петю переучивали, но однажды за три дня до соревнований он объявил, что уезжает в Америку выступать в шоу. Я, конечно, переживала, рыдала. Когда полгода не тренируешься, очень сложно вернуться в форму, а тут еще нужно было мальчика переучить, это отняло немало физических сил. Однажды позвонили с «Мосфильма» из группы Сергея Соловьева, пригласили на пробы в фильм «Дом под звездным небом». Мама сказала: «Сходи, пока есть время, как на экскурсию. Может, артистов каких-нибудь известных встретишь. Когда еще ты побываешь на этом «Мосфильме»?» И вот уже тридцать с лишним лет я туда хожу...
Первый раз на студию я с мамой поехала, потому что мне было только 16 лет. Мы поговорили с режиссером, и он решил сделать фотопробы. На них я уже приехала одна. Это было чудовищно! Какие-то люди вокруг меня бегали, шляпу дикую на меня нацепили, дали сигарету. Я не курила и засунула ее в рот другой стороной. Все засмеялись. А я была закомплексованная девочка позднего развития и страшно переживала. Когда сделали фотографии, все закричали: «Какая красота!» Я же была в ужасе. У меня были другие понятия о красоте. После фотопроб начались кинопробы — со светом, декорациями. Моими партнерами были замечательные артисты — Михаил Александрович Ульянов, Александр Абдулов, и потихоньку меня начала завораживать магия кино.
— У вас не было зажимов, страха камеры?
— Поначалу зажатость была дикая, но все говорили, какая я невозможная красавица. Я понимала, что меня обманывают, потому что, подойдя к зеркалу, никакой особой красоты не видела, но постепенно успокоилась. К тому же меня увлек кинопроцесс. Возможно, если бы я попала к какому-то другому режиссеру, этого бы не произошло, но у Соловьева на площадке царила особая атмосфера, которая просто обволакивала. Все делалось неспешно, слова звучали незнакомые, красивые — Антониони, Феллини. Я думала, что это названия каких-то итальянских блюд — пасты, хлеба или колбасы. Потому что ничего не знала о кино.
— Соловьева, наверное, вдохновляла ваша наивность и чистота?
— Не знаю. Я практически не разговаривала, только выполняла команды: «Пойди туда. Поверни голову направо, налево. Медленно поверни». И слышала: «Боже, какая красота! Гениально!» Здесь все было иначе, чем в фигурном катании. Я ведь бросала его еще из-за того, что меня постоянно унижали. Только и слышала: «У твоей соперницы руки красивее и тоньше. Она замечательно ими работает, а ты плохо!» И ноги у меня были не те, и спина не та. Так во мне воспитывали спортивную злость. А в кино все, что я ни делала, было красиво и гениально! В то время я еще не исключала, что вернусь в спорт, но мы с мамой не могли найти мне партнера. И когда меня наконец утвердили к Соловьеву, а это произошло в мае 1990-го, она сказала: «Поснимайся пока. Этим летом все равно поступать не будешь, не успеешь подготовиться». Я собиралась в физкультурный институт и с ужасом смотрела на книжки по анатомии, которую предстояло сдавать, потому что толком не училась с шестого класса и не понимала, как я все это выучу. Конечно, потратить лето на съемки со знаменитыми артистами было гораздо интереснее, чем читать скучные учебники!
Под конец съемок, в сентябре, Соловьев предложил поступать к нему во ВГИК. Я была на перепутье. Догадывалась, что с фигурным катанием все кончено, потому что я слишком много пропустила, но до этого об актерской карьере не думала. Мама предложила: «Может, и правда поступишь во ВГИК? Что ты будешь делать зимой? Если учеба не пойдет, на следующий год поступишь в физкультурный институт». В нашей семье принято, чтобы человек все время занимался делом. Я согласилась. И поступила.
— Соловьев помогал вам готовиться?
— Он написал за меня сочинение, когда я призналась, что никогда в жизни его не напишу. Я его за ночь выучила до запятой, память у меня была хорошая. На следующий день пришла на экзамен и по памяти все воспроизвела.