Эрнест Латыпов: кровь, пот и слезы
В Мариинском театре я станцевал практически весь репертуар и понял: хочется больше новых ролей и больше свободы. Мой уход вызвал небольшой шок, ведь я был в отличных отношениях и с дирекцией, и с наставником, и с коллегами. Казалось бы, причин нет. Но я решил: лучше сделать, чем потом жалеть, что не сделал. За три года, что служу в Михайловском, не пожалел ни разу.
— В десять лет мама привезла меня в Петербург. Помню, как мы явились в Академию русского балета имени Вагановой с большими китайскими баулами. Город, конечно, прекрасный, но я его долго не видел, сидя в интернате академии. У меня был маленький календарик, в котором зачеркивал дни, проведенные в «неволе», ожидая, когда настанут каникулы и я увижу маму с папой, бабушек, дедушек. Без них было тяжело, порой я плакал...
Денег у нас почти не было: в Киргизии тогда зарплата была в разы меньше, чем в России. Перед отъездом воспитатели сказали родителям: мол, нужно оставить детям что-то на карманные расходы. Мама вручила мне какую-то сумму... Потом узнал, что она ехала обратно в поезде с последней сотней в кармане. А путь из Петербурга в Бишкек длинный, четыре дня, еще и с пересадкой. Помню, как смотрел из окна во двор, по которому уходила мама, и сердце сжималось. Но ничего в жизни не происходит зря. Теперь стараюсь, чтобы семья ни в чем не нуждалась.
— Какие еще воспоминания остались от учебы?
— В академии мы лазили через окно в корпус к ребятам-иностранцам, и те угощали всякими деликатесами. Друг-итальянец, например, шикарно готовил пасту, японцы делали классные роллы. В общем, жили дружно. Но если честно, ни английского, ни итальянского я толком не знаю, приятель учил лишь не очень приличным словам.
— Как вообще вы увлеклись танцем?
— У родителей, Сырги и Эрика Латыповых, свой ансамбль народных танцев — самый большой в Киргизии, и я с трех лет выходил с ним на сцену. Причем папа с мамой не делали скидок: шаг влево, шаг вправо — и таких люлей получишь! Так что танцевал на уровне, по-другому бы не дали.
Вообще, у меня вся семья творческая. Дедушка Жапар музыкант, писал песни. Мама была когда-то известной певицей, и дедушка помогал ей сочинять хиты. Папина мама, бабушка Флиза, тоже прилично пела. Так что хороший слух передался мне по наследству. А мечта отправить меня учиться в Петербург возникла у папы.
— У вас ведь большая семья?
— Огромная! У мамы девять братьев и сестер. Бабушка Саткынбу имеет сорок внуков и кучу правнуков. У папы три брата, бабушка с его стороны, к сожалению, недавно умерла. Когда мы все собираемся, такой гвалт стоит! Взрослые беседуют за накрытым столом, дети носятся по дому, и это счастье!
С годами все отчетливее понимаю, что нужно чаще созваниваться с родителями, и если вдруг возникает маленькое окно в три-четыре дня, лечу в Бишкек. Обычно сразу еду к бабушке, родные режут барана, готовят шурпу, плов, манты. Когда звоню тетям и бабушке, прошу: «Меньше ешьте теста». Но это невозможно, национальная еда очень калорийная.
В Петербурге я очень скучаю по семье. Была бы моя воля, всех бы сюда перевез, планирую это сделать. Но пока не время — у родных работа, у мамы с папой ансамбль. Горжусь, что у нас в семье принято живое общение, никто часами не сидит в телефоне и компьютере. От этого отношения более искренние. Такого живого общения мне в Петербурге не хватает.
— А чего не хватает еще?
— Гор. Они в Киргизии удивительные. Кто их не видел, советую побывать. Никакая Швейцария и рядом не стояла! Люблю уезжать в горы, жарить там шашлыки. С балетными ребятами часто говорим про обычных людей — называем их «нормальные». Мы-то все ненормальные по своей сути. У «нормальных» большой отпуск, выходные, есть время на семью. А у меня его не хватает ни на что. Хотелось бы почаще собираться с бабушками, дедушками, тетками и дядьками, прочей родней. Сидеть всем вместе, смеяться, говорить о жизни, есть вкусный плов. Наверное, этого не хватает больше всего.
— Какие семейные принципы вы взяли в свою взрослую жизнь?
— Что близким нужно помогать, а еще экономить. В моем детстве у бабушки с дедушкой была фруктово-овощная лавка. В конце девяностых все выживали как могли. Лавка была огромной, в ней всегда толпилось много покупателей — видимо, энергетика у бабушки с дедушкой добрая. Я, пятилетний, им помогал, вставал на рассвете и ездил на оптовый базар, где мы загружали дедушкин «москвич» под завязку. С того момента начал понимать, что деньги любят счет и с неба не капают. И как бы богат ты ни был, нужно думать о будущем. Не профукивать деньги за день, а вкладывать в то, что потом окупится. Я вот вкладываю в недвижимость. Конечно, мог бы купить самую-пресамую дорогую машину, еще что-то ультрамодное, но мне это неинтересно. Лучше пускать деньги на благие цели. Всех нас ждет одна яма — ни машины, ни квартиры, ни золото туда не заберешь. Предпочитаю делать добрые дела, нести в мир хорошее.
— Например?
— Когда закупаюсь в супермаркете и сталкиваюсь с бабушками и дедушками, которые считают копейки, сердце всякий раз екает. Берет бабуля две морковки, луковицу, немного картошки. Это ужасно. Стараюсь либо денежку дать, либо продукты оплатить. Слава богу, есть у меня такая возможность. Иногда старики стесняются, даже шарахаются. Для них моя помощь — неожиданность. Считаю, любой человек хоть иногда может такое себе позволить. Если люди будут стараться делать добро, мир автоматически станет лучше.
— Вы как-то признались, что детство для вас — это речка и драки. Таким задирой были?
— Речка, драки и... бутылки. Задирой не был, но постоять за себя мог. Родители часто уезжали, меня воспитывали дяди, драться научили они — вместе приемчики во дворе отрабатывали. Каждый пацан должен был уметь дать сдачи обидчикам. В академии, кстати, мне это пригодилось. Я был маленьким, щуплым, и старшие ребята пытались «воспитывать». Но в обиду я себя не давал, к тому же в детстве занимался боксом. А «речкой» называю небольшие арыки, мы часто в них плескались.
Про бутылки — своя история. Помню, зимой родители часто устраивали концерты в зале на пятьсот мест. Люди покупали себе лимонад, а я потом собирал пустую тару и сдавал, чтоб были деньги на карманные расходы. Рекорд — четыреста бутылок, я старался хоть чем-то помочь маме и папе.
— Массовый зритель узнал вас после участия в телешоу «Большой балет». Как вы в него попали?
— В Мариинский театр пришло письмо от канала «Культура» с просьбой выделить молодых солистов для шоу. Мой наставник Геннадий Наумович Селюцкий посоветовал поехать, да я и сам хотел. Тем более, опыт участия в конкурсах уже имелся: и в Перми, и в Москве, и в Петербурге, я даже был лауреатом. Партнершей стала Надежда Батоева — балерина из нашего же театра. Мы обсудили со своими педагогами, что будем танцевать, и отправились в Москву.
На такие шоу стоит ездить, ты ведь каждый раз преодолеваешь себя. Скажем, «Дон Кихота» и «Шехеразаду» танцевали с Надей в двенадцать ночи — ждали, пока всех отснимут. Пол, кстати, там своеобразный, очень скользкий, плюс несколько камер, причем одна движется у тебя перед лицом. Это непросто...
Две недели съемок мы жили в столичном отеле, на площадку ездили каждый день, проводя там по пять-шесть часов. Никаких дублей, шанс давался только один. Если упал — значит упал... Когда танцевали «Щелкунчика», я сломал палец на руке. В па-де-де было четыре кавалера и мы с Надей. Один из ребят бросал мне партнершу, и я ее ловил в поддержке. Именно в этот момент и почувствовал острую боль. Но понимал, что переснимать не будут, и продолжил как ни в чем не бывало. Проект нас с Надей очень сплотил, в следующем сезоне в Мариинском театре больше танцевали вместе. Считаю, мы тогда достойно выступили, и это дало новый толчок к развитию. Ведь если артист не развивается — он умер.