Василий Степанов. Заложник "Обитаемого острова"
Кудрявый блондин одним взглядом светло-голубых глаз влюбил в себя тысячи зрительниц. Ему прочили большое будущее. Но после оглушительного успеха он вдруг исчез из кино, перестал общаться с прессой. В этом интервью актер впервые рассказывает о причинах случившегося и "проклятии" Федора Бондарчука...
— Когда я оказался на кастинге «Обитаемого острова», Федор сразу оживился:
— Мне нравится типаж... А почему такие накачанные руки?
— Люблю спорт.
— Отлично — беру!
Толком даже читать ничего не пришлось. Просто режиссер именно так видел главного героя — Максима Каммерера. Я подошел под его представление как под копирку: лицо, рост, спортивное тело. Сам Федор Бондарчук оказался мне по плечо... Он уже отсмотрел сотню актеров — никто ему не подходил. Продюсеры, правда, думали, что роль Каммерера больше подходит племяннику режиссера Косте Крюкову, спросили у меня:
— Кто лучше сыграет, ты или Крюков?
— Конечно Костя!
Я ведь только собирался поступать в театральное училище, вообще опыта не имел.
— Тогда ему и играть! — провоцировали они.
— Пожалуйста... Я отказываюсь, — ответил практически с облегчением.
— Тысячи актеров мечтают сняться у Федора, он сам тебя выбрал, а ты отказываешься?!
А я никогда такой мечты не имел — просто вытянул лотерейный билет, не понимая, на счастье он мне или на горе.
— Большинство актеров с детства стремятся к славе, любят выступать на публике... Разве вам это чуждо?
— Мама рассказывала: в годик я лежал в больнице и прославился тем, что начинал танцевать, как только включали радио. Медсестры говорили: «Наверное, он у вас будет певцом или актером!» Но родители смеялись, и конечно, никто не воспринимал это «пророчество» всерьез.
Я понимаю, почему хотел стать актером тот же Костя Крюков — он рос в семье, где было странно мечтать о какой-то обычной профессии. Мой папа Сергей Васильевич — милиционер, мама Людмила Викторовна — кассир. Откуда у меня взяться актерским амбициям?
Отец приехал из Смоленской области, мама — из Орловской. Познакомились в магазине «Диета» на Кутузовском проспекте, где мама сидела за кассой. И с тех пор всю жизнь вместе: сначала жили в коммуналке — там родился я, а потом брат Максим. И поскольку мы практически погодки, расти вместе было не скучно. Летом нас отвозили к бабушке с дедушкой в деревню под Смоленском — помогали им копать огород, ходили за водой. В благодарность они баловали внуков сластями, когда подросли — спокойно отпускали на деревенскую дискотеку. Дома дисциплина была куда жестче — ее поддерживал папа. Следил, чтобы убирали за собой игрушки, заправляли постели и вовремя приходили по вечерам. За провинность мог и ремня дать. Он какое-то время работал в тюрьме — возил преступников, потом был участковым в отделении милиции на Кутузовском проспекте. Я приезжал к нему на работу. И после девятого класса надумал, что хочу быть как папа: позвонил в милицию, попытался устроиться на работу, но меня не взяли даже стажером. Только потом узнал, что для этого тоже образование нужно.
Учился же я без особого удовольствия. Меня всегда больше увлекал спорт: ушу саньда, карате, дзюдо — выступал на соревнованиях, получал медали. Стал кандидатом в мастера спорта по ушу. Зная об этих моих достижениях и не видя особой успеваемости по другим предметам, в конце девятого класса директор школы подошел ко мне и дал добрый совет: «А может, тебе лучше перейти в учебное заведение со спортивным уклоном?» И я его послушал — поступил в спортивный техникум.
Выпустился в шестнадцать лет из техникума, сразу купил журнал «Работа и зарплата», обзвонил множество мест и нашел вакансию бармена. Мама меня поддержала: «Это хороший заработок — чаевые дают». Она сама какое-то время работала в ресторане, и тут, можно сказать, я по ее стопам собрался пойти. Окончив двухнедельные курсы барменов, встал за стойку в ночном клубе. И тогда впервые мне стали поступать предложения, правда, в основном от подвыпивших клиентов: «С твоей внешностью надо быть моделью — снимешься у нас в рекламе?» Звучали такие суммы, что это казалось крайне подозрительным: почему именно я, чем заслужил? Своей внешности я никогда не придавал особого значения.
В результате согласился сняться в социальной рекламе службы по контракту, куда меня пригласили представители военных структур. Тоже увидели в баре. Они сказали: «Мы тебе заплатим хоть и немного, но когда попадешь на призывной пункт, эти ролики могут оказаться полезными — в Сибирь служить точно не отправят». В армию я, правда, и не собирался, но на всякий случай такой козырь в рукаве припас... Отец тоже не настаивал: это в советское время можно было спокойно отправлять сына служить в надежде, что там из него сделают мужчину. А сейчас — вернулся бы живым... И эти социальные ролики помогли мне избежать армии, но несколько другим способом — увидев их, знакомые стали наперебой советовать: «Ты хорошо смотришься в кадре, тебе бы в кино сниматься! Может, попробуешь поступить во ВГИК?»
Я призадумался... Если люди говорят, значит, им понравилось, хотя мне трудно было понять, насколько вяжутся физкультура и актерство. Из творческих увлечений любил только бренчать на гитаре — мой дядька из деревни научил. Я слушал разных исполнителей по радио и пытался повторять. Но для себя, не для публики — даже во дворе перед одноклассниками не пел. Как-то в школе надо было на капустнике исполнить марш «Прощание славянки» еще с тремя ребятами, я вышел на сцену — и дыхание сперло, как у той вороны... Еле дотянул до конца выступления! Стихи на уроках читал плохо, это было мучением — никто не мог представить, что меня возьмут в Щукинское училище и я сыграю у Бондарчука! Я больше любил наше кино, чем голливудское. А из актеров — Боярского, его романтических героев в «Трех мушкетерах», «Собаке на сене»... Как-то щелкал пультом по каналам и наткнулся на мини-спектакль в стиле Эфроса с Боярским в главной роли — увлекся просмотром. В комнату зашел отец: «Спектакль идет? Ну смотри-смотри, может, пригодится...» Хотя когда я поступил в театральное училище, папа с настороженностью и даже негативно к этому отнесся: «Что это за профессия такая для мужчины — актер?»
Я не сказал родителям, что записался на курсы во ВГИК, — они бы определенно стали отговаривать. Мастера меня заметили, но я, как все абитуриенты, подал документы еще в три вуза: Школу-студию МХАТ, Щукинское и Щепкинское. Волновался, конечно, но решил так: не возьмут — значит, не мое! Ходил по институтам, читал программу — и всюду прошел... У меня появилась компания ребят, которые так же пробовались везде, делились информацией. «Будет возможность — выбирай «Щуку»!» — советовали они. Я это на ус намотал. Поэтому когда Родион Юрьевич Овчинников дал мне надежду: «Ходи на конкурс только к нам, я тебя возьму», — решил отказаться от Школы-студии МХАТ. Позвонил маме и огорошил: «Я поступил в театральное училище!» Ей было и приятно, что сын сделал все сам, и страшно, что это выльется для семьи в копеечку (забыл ей сообщить, что меня взяли на бюджетное отделение). Потом на семейном совете родители сказали: «Раз приняли, значит, это кому-нибудь нужно — учись, сынок!»
С Юлей мы познакомились на втором туре конкурса в Щукинском. Снигирь сама ко мне подошла: «Слышала, тебя утвердили на главную роль в «Обитаемом острове» Федора Бондарчука, я тоже пробовалась, может, вместе будем играть». Мы с ней сработались еще в училище, когда делали совместные этюды.
На прослушивании в «Щуке» сообщил Овчинникову, что прошел кастинг к Бондарчуку. Он махнул рукой: «Ну это еще неточно — вдруг фильм не состоится?» Но через полгода я сказал ему, что мне все-таки надо отбыть на съемки: «Обитаемый остров» снимали полтора года — по семь месяцев каждую часть. На учебу оставалось всего ничего. Говорю мастеру: