Караван историйСтиль жизни

Светлана Лобода: "Верю, судьба мне улыбнется"

Для Кости мы были пластилином, служили проводниками в массы его великолепной, гениальной музыки. В артистах он не нуждался, для него существовал лишь один - брат Валера. Остальные являлись "проектами".

Я  ехала на машине по темной дороге и на черный «гелендваген» обратила внимание, когда он поравнялся со мной. Поворачиваю голову и вижу, как опускается стекло, высовывается рука с пистолетом и начинает палить по моим колесам! Автомобиль понесло прямо на фонарный столб... В последний момент чудом удалось вывернуть руль, иначе разбилась бы страшно. Я ударила по газам и на бешеной скорости помчалась прочь. Влетела домой, на автопилоте включила чайник, когда вода закипела, схватила кружку и тут же выронила — так тряслись руки. Упала на диван и разрыдалась.

Милицию вызывать не стала. Мысли неслись стремительно: ты прекрасно знаешь, кто прислал этот «привет», пора прекратить бессмысленную войну. Как мантру повторяла: «Действуй, не бойся!..»

Папа в свое время напророчил. В день, когда я появилась на свет, он вел маму в роддом (схватки начались прямо на улице на две недели раньше срока) и приговаривал: «Наш ребенок смелым родится. Будет, преодолевая препятствия, нестись по жизни вперед. Вот как мы сейчас с тобой». Они, чтобы сократить путь, шли дворами, перелезая через кусты, через какие-то загородки... Успели вовремя, и я без всяких осложнений появилась на свет. Была здоровой, активной, только постоянно громко кричала. Мама расстраивалась, а бабушка радовалась: «Девочка разрабатывает связки!» Папина мама начинала карьеру оперной певицы, когда встретила будущего мужа. Дед был военным и высказался вполне определенно: «Мне не нужна артистка, супруга должна заниматься домом и детьми, быть моим тылом». Бабушка деда любила и беспрекословно подчинилась, о чем спустя годы нередко сожалела. И когда родилась я, надеялась, что горластая внучка добьется того, чего у самой не случилось, и всячески мне в этом помогала.

Мы с ней часто вместе гуляли, а поскольку свадьбы и другие семейные праздники тогда справляли прямо во дворах, бабушка, которая всех знала, обычно присоединялась к застолью и начинала петь. Голос у нее был сильный, народ заслушивался, в конце ей всегда рукоплескали. Однажды мы попали на поминки, где бабушка тоже выступила. Меня предупредила: «Только маме не говори, где были» — но я все разболтала. Мама пришла в ужас, кричала, что свекровь портит ребенку психику, таская его на такие печальные мероприятия, даже запретила нам общаться. Целых две недели бабушка к нам не приезжала. Я грустила, убеждала маму: «Ничего со мной не случится, просто бабуле нравится петь, почему не на похоронах? Что страшного? Я тоже, когда вырасту, стану петь везде, где меня захотят слушать».

После этих слов на семейном совете было принято решение: отдаем ребенка в музыкальную школу. Там я вскоре стала солисткой хора, можно сказать, блистала, исполняя «Аве Мария». Мы много гастролировали, и в общеобразовательной школе из-за частых пропусков постоянно приходилось что-то наверстывать. В «музыкалке» мне не давался лишь один важный предмет — игра на фортепьяно. Преподаватель обращался с нами крайне грубо, с силой давил пальцами на спины, чтобы сидели правильно. Мы вечно ходили в синяках. Я жаловалась маме, грозилась бросить музыку. Она сажала меня перед собой:

— Свет, кем ты мечтаешь стать?

— Артисткой.

— Значит, должна получить полноценное образование. Или хочешь опозориться? Вот упомянут при тебе в разговоре какой-нибудь музыкальный термин, а ты не будешь знать, о чем речь. Так что давай берись за ум.

Но я за ум не взялась и принялась сбегать с занятий. Грозный педагог Андрей Андреевич лично явился к нам домой и начал убеждать маму: «У вашего ребенка талант, вы обязаны приложить усилия, чтобы дочь доучилась». В итоге музыкальную школу я окончила всего с одной четверкой. Конечно по фортепьяно.

Сегодня понимаю, как мама была права, и благодарна ей. Я руковожу целым коллективом и могу профессионально объяснить музыкантам, как должен звучать тот или иной аккорд, какие гармонии необходимы. Мне за себя не стыдно.

Наша семья всегда жила трудно, особенно в начале девяностых. Зарплаты родителей — папа руководил перонной службой на авиазаводе, мама работала в энергетике — постоянно не хватало. По выходным мама брала, как раньше говорили, «на реализацию» турецкие кофточки и полотенца, и мы с ней отправлялись на вещевой рынок. Проводили целый день на холоде, зато под вечер могли позволить себе лакомство — горячую сосиску в тесте. Делили одну на двоих.

Когда мне исполнилось девять, на свет появилась сестренка Ксюша. Я с ней нянчилась, бесконечно стирала и гладила пеленки. Так что к труду приучена с детства.

После музыкальной школы объявила родителям, что решила поступать в эстрадную академию на джазовый вокал. Мама вздохнула:

— Даже не знаю... Никаких связей в этой сфере у нас нет, да и возможности содержать тебя тоже.

Папа возразил:

— Жена, не отговаривай. Света справится, у нее есть стержень.

На экзамены я шла как в бой: при конкурсе сорок человек на место набрала самый высокий балл и была принята. Днем училась, вечером подрабатывала в джазовом ансамбле. Пропев три часа, получала двадцать долларов. Еще время от времени в ночном клубе танцевала гоу-гоу, это тоже пусть скромно, но оплачивалось. В итоге скопила денег на стиральную машину для мамы. Она ведь, сколько себя помню, стирала руками, а потом мы вместе выкручивали белье. Когда коробку доставили домой, мама сквозь слезы сказала: «Боже мой, у нас появился маленький кормилец!» Как я собой гордилась!

А вскоре меня пригласили в популярную на Украине группу «Капучино». Там пели и играли три девчонки, я стала четвертой. До сих пор одна из солисток, Вика Неустроева, моя ближайшая подруга. Но вообще отношения складывались тяжело: нельзя приходить в чужой монастырь со своим уставом, а я пыталась насаждать свои порядки, критиковала, вмешивалась во все.

По замыслу руководителя одна из девушек должна была быть рыжей, и эту роль отвели мне. Мои красивые длинные волосы покрасили и пережгли, они нещадно вылезали, я жутко расстраивалась, плакала, но поделать ничего не могла — контракт. Когда сшили новую концертную одежду, мы померили и ужаснулись: широкие шаровары и блузки с громадными воланами превращали нас в вульгарных теток в возрасте. Тут уж расплакались все, а я набросала эскизы костюмов, которые, по моему мнению, нам бы больше подошли, и отправилась с рисунками к продюсеру Виктору Дорошенко. Тот посмотрел с недоумением: «Ты что, с дуба рухнула? Ваши костюмы шил дизайнер. Не морочь мне голову, занимайся своим делом — пой!» Три месяца выступали в этом ужасе, пока кто-то авторитетный не высказал Дорошенко свои замечания. Только тогда нас переодели.

Работали мы много, гастролировали по селам и деревням, добирались до места на рейсовых автобусах, в давке, хотя группу уже узнавали в лицо. Сценой, как правило, нам служил дощатый кузов грузовика. Каблуки нередко застревали в щелях, иногда девчонки даже падали. При этом получали за все мучения сущие копейки. Но в юности вопрос денег остро не стоит: у тебя много сил и энергии, постоянно получаешь новые впечатления, с кем-то знакомишься. И это здорово!

Однажды с подружками заглянули в ночной клуб, вечер вел Геннадий Попенко, популярный на Украине телеведущий. Увидела его и поняла: уйти просто так не смогу. И хотя у меня аж дыхание перехватило от собственного нахальства, в перерыве подошла и представилась. Взаимная симпатия быстро переросла в роман. Мы прожили вместе четыре года, я растворилась в нем целиком и полностью, мечтала родить ребенка, но Гена не торопился, говорил: «Ты еще слишком молода, не спеши».

Тем временем популярность «Капучино» резко пошла на спад, продюсер увлекся единоборствами, а нас практически забросил. Выступали мы раз в два-три месяца, гонорары платить перестали, мол, вы ничего не зарабатываете. Можно было, конечно, подработать в другом проекте, но по контракту я не имела на это права. Пришлось пойти на хитрость. Отыскала в Интернете малоизвестную австрийскую артистку Алисию Горн, выучила ее репертуар, надела парик, из маминых штор сшила платье и стала выступать по клубам под новым именем. Подружка играла роль менеджера, приходила к администраторам, сообщала, что привезла европейскую певицу, и договаривалась об условиях. Я тоже играла роль — иностранки, которая не знает ни слова ни по-русски, ни по-украински. Так продолжалось полгода, пока кто-то не заложил меня Дорошенко. Тот пришел в бешенство: «Раз так себя ведешь, катись ко всем чертям!»

Однако без работы я не сидела, пригласили на главную роль в мюзикл «Экватор». Репетировали круглосуточно, а когда выдавался свободный вечер, я продолжала выступать в клубах. Дома меня никогда не было, и это страшно не нравилось Гене. Когда вопрос встал ребром, я выбрала сцену. Хотя расставание было болезненным. Я ушла, но каждый вечер после спектакля приезжала на мопеде к дому любимого, стояла под окнами в ожидании, когда впустит. Гена жалел, приглашал подняться в квартиру. Я тут же взлетала наверх и принималась плакать. Он недоумевал:

— Зачем возвращаешься, сама же решила уйти?

— Жить без тебя не могу и с тобой не могу, не знаю, что делать! — рыдала я.

Мы проводили вместе ночь, утром я уезжала в слезах, через день возвращалась. Так продолжалось полгода, пока не расстались окончательно. Сегодня у Гены семья, недавно родилась дочь. Я впервые с тех пор написала ему, поздравила, он тепло ответил.

«Экватор» наш продержался на плаву полгода, выступали мы в Киевском театре оперетты. Потом перестали платить зарплату, говорили: билеты не раскупаются. Тут как раз узнаю, что Константин Меладзе проводит кастинг, ищет таланты. Отправилась на прослушивание, отстояла километровую очередь — пришло около тысячи человек. Конкурентки были разные: одни демонстрировали слишком смелые декольте, других сопровождали строгие мамы. В комнате, куда в конце концов попала, стоял длинный стол, за ним сидели Костя Меладзе, Дмитрий Костюк, хореографы, преподаватель вокала. Попросили напеть несколько песен из репертуара группы «ВИА Гра», сняться на видео и потанцевать. Когда выделывала очередное па, сильно махнула рукой, с пальца слетело кольцо и упало на стол прямо перед Костюком. Он оживился: «Боже, какая интересная девочка! Стоит к ней присмотреться повнимательнее».