Моцарты и Сальери
Зависть — вполне естественное чувство, если завидовать успеху. Однако Лев Рубинштейн даже в зависти с самого детства шел своей дорогой.
В дружеском кругу неожиданно зашел разговор на странную тему. Почему-то заговорили о зависти. То есть все стали вдруг по очереди признаваться в том, кто, когда, кому и чему остро и болезненно завидовал. В основном речь шла о детстве — это всегда интересно.
Признания были разные. Один завидовал однокласснику, у которого была кожаная летчицкая куртка, доставшаяся ему от отца — бывшего пилота. Другая, с малоинтересным именем Татьяна, завидовала когда-то соседской девочке, потому что у нее было роскошное имя Олимпиада. Третий завидовал младшему брату-дошкольнику, потому что ему не надо было вставать чуть свет и тащиться в школу. Четвертый, слегка смущаясь, сообщил, что он мучительно завидовал соседу по парте, который умел шевелить ушами. Ну и так далее. И мне было о чем вспомнить. Да еще как. Потому что — пришло время признаться — я был мальчик необычайно завистливый.
Но что интересно: завидовал я все больше чему-нибудь скорее странному — чему-нибудь такому, чему обычно завидовать не особенно как-то принято. Если я и был маленьким Сальери, то моими Моцартами были не авторы великих «Реквиемов», а совсем другие.
Ну вот, к примеру. Были у меня в детстве два дружка-приятеля. Один из них жил на втором этаже, и я ему страшно завидовал, потому что он имел теоретическую возможность целыми днями сидеть у окна, рассматривать разнообразных прохожих и иногда даже — если, конечно, никто его не видел — кидаться в кого-нибудь из прохожих свободными от ниток катушками, опустевшими спичечными коробками, смятыми конфетными фантиками и жеваными промокашками.
Второй дружок жил, напротив, в полуподвале со своей мамой-дворничихой и старшим братом-хулиганом. Ему я тоже завидовал, потому что как же: подземелье, подполье, пещера, тайные ходы и черт знает что еще. Ну и упомянутый брат-хулиган, само собой, был предметом зависти. Нижние половинки их двух окон показывали лишь кирпичную кладку и прошлогоднюю паутину, зато в верхних были видны резво сменявшие друг друга башмаки и валенки, а также приземлявшиеся рядом с окном окурки, плевки, подсолнечная шелуха и обгорелые спички. Не интересно разве? И этому я, конечно, завидовал изо всех сил. Сам-то ведь я жил на первом этаже, и вот это было как раз ужасно неинтересно.