Что за мода
Лев Рубинштейн предлагает выйти за пределы подиумов и гардеробов и взглянуть на новый сезон шире: рубашки и ботинки интересуют его меньше, чем отношения людей друг к другу и власти.
Когда-то, в глубоко советские времена, была у меня знакомая. По профессии — географ, а по складу души — неутомимая модница. Всегда на ней было надето что-то такое, всегда она где-то что-то раздобывала. Вообще внешним обликом привлекала внимание, и не всегда, кстати, доброжелательное.
Однажды (это было где-то в конце 1970‑х годов) она по своим географическим делам оказалась в маленьком городке на Дальнем Востоке. На улице к ней подошел смущающийся молодой человек и спросил: «Простите, вы сами не из Москвы?» — «Сама из Москвы». — «А скажите, у вас в Москве еще носят батники?» Слово «батники» он произнес с невыразимым трепетом и особым нажимом. Она стала лихорадочно вспоминать что-то уже вполне полузабытое, что-то такое с планочкой и острым воротничком. «Да нет, кажется, уже не носят». Юноша заметно погрустнел и сказал обреченно: «Правда? А мы их тут так и не видели».
Это вроде смешно, но за этим, если вдуматься, стоит настоящая драма. В Москве уже не носят, а здесь так и не видели. Стоит ли вообще гоняться за модой по нашим необозримым просторам?
Отдельно от разнообразия сложных и болезненных отношений к эстетической и прочей моде стоит негативное отношение к моде вообще, к моде как таковой, к самой категории моды. Подозрительное отношение к ней пронизывает все слои общественного сознания. Зря, что ли, недовольная мамаша выговаривает ребенку: «Взял, понимаешь, моду маму не слушаться». А моя мама, помню, в свое время говорила: «Что за мода такая — есть без хлеба?» Она, разумеется, не могла предположить, что именно еда без хлеба станет когда-нибудь влиятельной диетологической нормой.
Череда мод на узкое или широкое, длинное или короткое, круглое или квадратное, крупное или мелкое — это очень интересно. Но по-настоящему интересна смена мод на различные типы социально-культурного поведения.
В поздние советские годы реальных диссидентов были единицы. А вот осторожно издеваться над убогим Совком, в обстановке непринужденного застолья пародировать специфическую артикуляцию генсека, уважать Америку, ассоциировавшуюся главным образом с «Ливайсом» и «Мальборо», на выходе из учебного заведения прятать в карман комсомольский значок, почитывать самиздат, презирать стукачей и комсомольских секретарей — было модой, причем вполне массовой.