Отверженный принц
«Фактически моя личность была заключена между двумя полюсами – любви и ненависти» – так сказал о своей жизни великий танцовщик и балетмейстер Сергей Лифарь. 60 лет назад, в 1958 году, это противостояние любви и ненависти обернулось дуэлью, в которой 54-летний Лифарь, отстаивая честь балета, был ранен.
Маленького Сережу отец часто возил смотреть на лесные пожары – чтобы воспитывать в сыне смелость. Михаил Яковлевич Лифарь был чиновником департамента водного и лесного хозяйства, и следить за огненной стихией была его работа. Сережа, родившийся в Киеве 2 апреля 1905 года, эти опасные поездки любил. Рядом с отцом ничего не было страшно. Михаил Яковлевич был воплощением спокойствия и порядка. Он любил порядок во всем – и в книгах, аккуратно расставленных по шкафам в его рабочем кабинете, и в одежде, и в манерах. Даже в речи он не терпел неряшливости. Сам стремился и детей приобщал к совершенству во всем. Лифари были зажиточными помещиками. Имели усадьбу под Киевом и в самом городе, да еще дом на Софийской набережной. Своим положением семья была обязана деду, крепкому хозяину. Сергей с братьями, Василием и Леонидом, и старшей сестрой Евгенией проводили в поместье деда каждое лето. Старик играл с ними, устраивал праздники. Был у деда даже свой театр, где все роли исполняли местные крестьяне. Дом деда украшали старинные грамоты, данные Лифарям украинскими гетманами и атаманами Великого войска Запорожского. По семейной легенде, предков Лифарей занесло в Запорожскую Сечь из далекой Индии. В месте с татарскими ордами они прошли через Азию, пустыни Т уркестана, Уральские горы, волжские равнины и добрались до берегов Борисфена, как тогда называли Днепр.
Центром семьи Лифарей была мать, Софья Васильевна Марченко, женщина одаренная, особенно – в музыке. Ее стараниями Сережа еще до школы освоил скрипку, потом – рояль, пел в Киевской придворной капелле. Ее регент Калишевский приходил в восторг от чистого альта мальчика и говорил: «Куда прославленным папским кастратам Сикстинской капеллы до голоса моего Сережи».
Детство Сережи Лифаря, как писал он в своей книге «Мемуары Икара», было счастливым и безмятежным. Восстание на броненосце «Потемкин», капитуляция Порт-Артура и кровавые мятежи в России – все это было далеко от Киева. Память ребенка сохранила только одно тревожное воспоминание: отец вошел в спальню, закутал сына в одеяло и вынес на балкон. Показал в небо, где сверкала звезда с серебристым хвостом, и сказал: «Вот, посмотри на эту звезду и запомни ее». Это был 1910 год, когда комета Галлея напугала обывателей и ученых людей. Об этом знамении много писали газеты, но потом все забыли.
Вспомнили, когда началась война. Ничто, казалось бы, не предвещало беды. В августе 1913 года восьмилетний Сергей надел гимназический мундир и синюю фуражку Императорской Александровской Киевской гимназии. Продолжал заниматься музыкой, мечтал стать пианистом. Война, которая незаметно переросла в революцию, перевернула все планы.
Сережа Лифарь в те годы чудом остался жив. Как-то пьяные революционные солдаты едва не растерзали его на улице за то, что он отказался сорвать с гимназической шинели «николашкины побрякушки». А отказался он потому, что ненавидел «революционеров» – дом Лифарей в Киеве экспроприировал комиссар с чекисткой. Родовую усадьбу разорили и, когда красноармейцы выводили лошадей, расстреляли бабушку. В другой раз его спас брат Василий – их обоих вместе с пятьюдесятью другими гимназистами генерал Драгомиров отправил защищать Киев от красных. Сергей был ранен в руку. «Мой брат Василий спас меня из этой бойни, а большинство моих товарищей погибло, – вспоминал он. – Осколок снаряда сильно разворотил мою руку, ее пришлось зашивать. А когда я начал приходить в норму, возникла гангрена... Руку спасли, с мечтой стать музыкантом пришлось распрощаться».
В балетный класс Сергей попал случайно... «В тот день, – вспоминал он, – я шатался по улицам Киева в сопровождении случайного товарища. «Не пойти ли нам, – предложил он, – в балетную студию Брониславы Нижинской?.. Там, кажется, прелестные девочки. И ты увидишь, как танцует моя сестра». Поскольку ничего лучшего он предложить не мог, я согласился.
Передо мной под музыку Шопена и Шумана танцевали ученики Нижинской. На исходе сломанного мира, где были только грохот и ярость, я открывал порядок и гармонию, настоящую дисциплину, которых жаждали мой ум и сердце.Когда я возвращался, мысли толклись в моей голове, но одно было мне ясно: я хочу поступить в студию Нижинской».
Приняли его лишь после того, как за Сергея попросил бывший дирижер киевской оперы Штейман. Нижинская написала на экзаменационном листке Лифаря: «Горбатый!» И на занятиях его совершенно не замечала – считала непригодным для балета. Спустя полгода Бронислава Нижинская эмигрировала в Париж, балетная студия пришла в упадок, но Лифарь продолжал заниматься самостоятельно. «Я работал как одержимый, – вспоминал он. – Один перед зеркалом я состязался со своим двойником, поочередно то ненавидя его, то восхищаясь им».
Через год Нижинская прислала из Парижа телеграмму: Сергей Дягилев приглашает в свою труппу пять молодых учеников из киевской студии. Это было заманчивое и одновременно рискованное предложение. Страна тогда была уже заперта на замок, никого за границу не выпускали, а нелегальное пересечение границы каралось смертью. Лифаря в списке Нижинской не было, но один из приглашенных учеников уезжать побоялся, и Сергей мгновенно решил ехать вместо него. Он был настроен так решительно, что мать в конце концов дала свое благословение.
«Я не буду описывать испытанные мной муки, страхи, опасности, когда я пересекал границу под пулями, цепляясь за вагон, – вспоминал Лифарь. – Руки так свело холодом, что это даже помогло мне не сорваться. Подробности моего бегства не так уж важны, потому что у меня была цель… 13 января 1923 года я уже был в Париже».
В первую их встречу Дягилев практически выгнал Сергея. «Вы для меня вопросительный знак. О вас мне ничего не говорила Нижинская…» – сказал легендарный создатель Русских сезонов Лифарю. И тот не нашелся, что ответить, и чуть не разрыдался от стыда и жалости к себе.