Две стороны советской науки: почему Капицу не пускали в Кембридж, а Ландау арестовали
В сентябре 1934 года Иосиф Сталин лично распорядился не выпускать работавшего в кембриджской лаборатории физика Петра Капицу из СССР. «Капицу можно не арестовывать формально, но нужно обязательно задержать его в Советском Союзе и не дать вернуться в Англию», — написал он в записке. Чем был вызван этот запрет и как формировалась политика по отношению к науке и ученым в сталинские времена — в отрывке из книги Джеймса Поскетта «Незападная история науки. Открытия, о которых мы не знали».
Молодой ученый из Уорикского университета в Великобритании Джеймс Поскетт занимается историей науки и технологий, и, как он рассказывал в интервью, в определенный момент начал испытывать фрустрацию от того, насколько история науки «европоцентрична». Хотя современный подход к изучению истории науки часто сосредоточен на открытиях западных ученых — антропологи даже пишут книги о том, почему так получилось, — Поскетт утверждает, что это искаженное представление о действительности.
«Незападная
история науки.
Открытия, о которых
мы не знали»
В своей книге «Незападная история науки. Открытия, о которых мы не знали» он пытается переосмыслить историю человеческой мысли, продемонстрировав, что весомый вклад в прогресс научного знания внесли и другие страны и континенты — от Египта до России. Он, при этом, уделяет много внимания политическому контексту — например, тому, как влияли на развитие науки и ее истории колониальные завоевания и деколонизация. Financial Times назвала его книгу «радикальным пересмотром истории мировой науки», а издание The Wire включило ее в список «книг, определивших 2022 год».
Хотя сложно отрицать, что многие базовые идеи современной науки принадлежат европейцам, Поскетт подчеркивает, что данные, которые ученые использовали, часто были собраны во время географических и торговых экспедиций и при освоении новых территорий.
Пишет он и о роли российской и советской науки, отмечая, что во времена Холодной войны западная пропаганда подчеркивала преимущества капиталистического строя — в том числе, в области научно-технического прогресса. Забавно, пишет он, что и советские историки зачастую сознательно игнорировали достижения российских ученых прошлого, «чтобы подчеркнуть впечатляющий подъем науки при коммунизме». Однако Поскетт встает на защиту и российских, и советских ученых.
Книга «Незападная история науки. Открытия, о которых мы не знали» вышла на русском языке в феврале в издательстве «Альпина Паблишер». Forbes публикует отрывок.
«Каждое лето Петр Капица приезжал в Ленинград навестить мать. В августе 1934 года поначалу все было как обычно. Но вскоре Капица заметил: куда бы он ни пошел — по делам, купить продукты в магазине, навестить старых друзей, — за ним ведется слежка. Уже 10 лет Капица работал в Кавендишской лаборатории в Кембриджском университете, где получил ученую степень и уже сделал несколько впечатляющих открытий. В начале 1934 года, незадолго до отъезда в СССР, Капица одним из первых ученых в мире научился получать жидкий гелий в больших количествах. Это был чрезвычайно сложный процесс: для перевода в жидкое состояние гелий требовалось многократно сжимать и охлаждать до очень низких температур. А недавно Капица был назначен директором нового исследовательского центра — Мондовской лаборатории в Кембридже, где велись самые передовые физические исследования. Все это принесло Капице международное признание — но и привлекло к нему внимание советских властей.
В сентябре 1934 года Иосиф Сталин лично распорядился не выпускать Капицу из СССР. «Капицу можно не арестовывать формально, — гласила его записка, — но нужно обязательно задержать его в Советском Союзе и не дать вернуться в Англию». Разумеется, как только ученый попытался вернуться в Кембридж, у него конфисковали паспорт и предупредили, что отныне выезд из страны ему запрещен. Решение Сталина о задержании Капицы отчасти было реакцией на недавнее происшествие с другим выдающимся советским ученым. Георгий Гамов, специалист по квантовой механике, под предлогом поездки на научную конференцию в Европе сбежал в США. Кроме того, советское правительство все больше и больше подозревало, что работавшие за рубежом ученые из СССР могут заниматься шпионажем и работать на военно-промышленный комплекс иностранных держав.
Поначалу Капица был совершенно раздавлен. В письме к жене, которой разрешили вернуться в Кембридж, он жаловался, что «жизнь изумительно пуста сейчас у меня… я готов рвать на себе волосы и беситься». Его лишили собственной лаборатории, лишили возможности заниматься настоящей научной работой. «Я здесь один сижу, и для чего это нужно, я не понимаю, — писал он. — Мне кажется подчас, что я схожу с ума». Его кембриджские коллеги делали все, что могли, чтобы помочь ему вернуться в Англию. Директор Кавендишской лаборатории Эрнест Резерфорд обратился к советскому послу в Лондоне, а Поль Дирак лично приехал в Москву в надежде добиться для Капицы разрешения на выезд. Но все усилия были напрасны. Сталин твердо решил: российские ученые должны оставаться в СССР, чтобы отдавать все силы служению родной стране.
Постепенно Капица смирился со своей новой судьбой. «Совершенная в отношении меня несправедливость не должна меня ослеплять», — писал он в письме Нильсу Бору. Если путь в Кембридж ему заказан, нужно выжать как можно больше из возможностей, которые есть у него в СССР. К концу 1934 года Капица согласился на компромисс. Он будет работать на советскую науку при условии, что советское правительство предоставит ему собственную лабораторию и все необходимое оборудование для проведения серьезных научных исследований. Вскоре Капица был назначен директором созданного специально для него нового исследовательского центра в Москве — Института физических проблем. Советское правительство также согласилось заплатить 30 000 фунтов стерлингов, чтобы приобрести экспериментальное оборудование из Мондовской лаборатории Капицы в Кембридже, в том числе два очень сильных электромагнита и установку для сжижения гелия.
Эти вложения окупились. 1 января 1938 года Капица опубликовал в журнале Nature короткую статью, в которой объявил об открытии явления, названного сверхтекучестью. В статье он описал свой московский эксперимент по измерению вязкости жидкого гелия.
Изначальной целью эксперимента было измерить, с какой скоростью жидкий гелий будет перетекать через очень узкое отверстие из одной емкости в другую. Результаты измерений, по словам Капицы, «были поразительны». Когда гелий охлаждали до температуры чуть ниже его точки кипения, около минус 269°C, он вел себя как обычная жидкость и перетекал между емкостями с постоянной, но относительно медленной скоростью. Однако при дальнейшем охлаждении, когда температура гелия приближалась к абсолютному нулю (минус 273°C), он внезапно начинал течь с невероятной скоростью, превращаясь в «сверхтекучую жидкость». Это положило начало совершенно новой области исследований, ставшей известной как физика низких температур. Капица обнаружил, что при очень низких температурах некоторые вещества начинают проявлять новые, необычные свойства. Некоторые эксперименты Капицы, казалось, и вовсе противоречили известным законам физики. Сильно охлажденный жидкий гелий тек вверх по стенкам сосуда и даже перетекал между, казалось бы, полностью герметичными емкостями. Все это требовало совершенно нового объяснения того, как взаимодействуют между собой молекулы этого вещества.
За открытие явления сверхтекучести Петру Капице была присуждена Нобелевская премия по физике. Он был одним из первых представителей нового поколения советских ученых, совершивших в XX в. ряд крупных научных прорывов, по большей части в новых областях физики — квантовой механике и теории относительности. Но жизнь Капицы демонстрирует нам две разные стороны советской науки. С одной стороны, новое социалистическое государство, созданное после революции 1917 года, значительно увеличило вложения в науку. С другой — наука в СССР часто подвергалась прямому политическому и идеологическому вмешательству со стороны государства.
Ученые царской России внесли важный вклад в развитие современной науки. От Петра I в конце XVII — начале XVIII в. до Александра II в XIX в., российские цари рассматривали науку как средство модернизации и укрепления могущества Российской империи. Таким образом, в своем отношении к науке новое советское государство вовсе не порвало с прошлым, но продолжило давнюю традицию. Более того, вложения в науку после 1917 года достигли беспрецедентных масштабов — впрочем, как и острота идеологической борьбы. Большевики, захватившие власть в 1917-м, были убеждены, что инвестиции в науку имеют решающее значение для военного и промышленного развития Советского Союза, которое они назвали «социалистическая реконструкция». Некоторые видные деятели раннесоветской эпохи, такие как Николай Горбунов, личный секретарь Ленина, управляющий делами Совнаркома РСФСР (затем СССР), имели естественно-научное образование. Горбунов, инженер-химик, окончивший Петроградский технологический институт, убедил правительство организовать ряд современных научно-исследовательских учреждений. Одним из них был Физико-технический институт в Петрограде, основанный в сентябре 1918 года, менее чем через год после Октябрьской революции. В то же время советское правительство национализировало существующие частные научные лаборатории, в том числе лабораторию Физического общества в Москве. К 1930 году в СССР на науку выделялось свыше 100 млн рублей ежегодно (примерно столько же, сколько СССР тратил на производство боеприпасов для армии).