Демидов — последний из великих летописцев ГУЛАГа, вышедших к читателю

ДилетантКультура

Георгий Демидов

Художник: Олег Кукушкин

1.

Демидов — последний из великих летописцев ГУЛАГа, вышедших к читателю. Следовало бы, вероятно, добавить «последний на сегодня», потому что наверняка есть и другие, безвестные, замученные, погребенные в архивах, и с новой волной разоблачений появятся и новые публикации. Но, по большому счету, эпоха гласности, как ее тогда называли, открыла читателю всего три новых имени — остальных либо знали в другом качестве (как Валерия Фрида, записавшего свой лагерный опыт лишь в девяностых), либо читали в заграничных публикациях. Эти новые имена — Евгений Федоров с его «лагерным барокко» (фрагментарно опубликованный роман «Одиссея»), Евфросиния Керсновская с иллюстрированными шеститомными воспоминаниями («Сколько стоит человек») и Георгий Демидов (1908–1987), автор сборников «Чудная планета», «Любовь за колючей проволокой», «От рассвета до сумерек» и других, готовящихся ныне к печати.

 

Это, конечно, не тот случай, когда стоит сравнивать литературные достоинства и масштаб новизны, поскольку бесценно всякое свидетельство; но Демидов, думаю, единственный из новооткрытых авторов, кто может добавиться третьим к знаменитой паре Солженицына и Шаламова, к двум противоположным трактовкам лагерного опыта. Вообще интерес к прозе Демидова сейчас велик и объясним, потому что собственно литературных задач он себе не ставил: это проза научная, сравнимая, может быть, с блокадными мемуарами Лидии Гинзбург (не путать с Евгенией, автором «Крутого маршрута»). Демидов был физик, ученик и соратник Ландау, инженер, изобретатель, наладивший на Колыме производство лампочек и получивший в награду лендлизовский костюм; он его отшвырнул — «обноски не ношу», — и получил за это еще десять лет, реабилитирован же был со второй попытки лишь в 1958 году. У него и не было литературных амбиций, так что проза его — это документальное расследование, попытка понять. Голос повествователя здесь слышен и, более того, необходим. Демидов, несмотря на свои авторские установки, сильный художник, но стиль его нарочито нейтрален, а структура большинства рассказов восходит к научно-популярной статье: вот факт, вот попытка объяснения, вот предварительные выводы. Шаламов, который с Демидовым дружил на Колыме и считал его погибшим, посвятил его памяти пьесу «Анна Ивановна» и называл самым умным и порядочным из всех, кого знал в лагерях. Трудно было добиться от Шаламова такой оценки, он людей не больно-то щадил. В эпоху искажения всех критериев, отказа от здравого смысла, забвения любых правил — а в этом смысле наше отступническое время недалеко ушло от сталинского, только «незнанием» уже не отговоришься — именно ум и порядочность ценятся выше всего; и лагерная проза Демидова — именно попытка исключительно дальновидного и честного человека разобраться в нечеловеческом, в путях его возникновения и в том, как теперь из этого выбираться.

2.

Некоторые рассказы Демидова — «Дубарь», опубликованный первым, или «Без бирки», который я считаю лучшим, и «Амок», который вышел посильней, чем у Цвейга, и не только благодаря страшному материалу, Цвейгу такой бы и в кошмаре не приснился, — выдержат сравнение с лучшими образцами прозы ХХ века и войдут в любую хрестоматию русской новеллы. Читать их не особенно приятно. Впрочем, читать Шаламова тоже неприятно, но как-то легче — вероятно, потому, что Шаламов (подозреваю, что еще и до Колымы) был о человечестве не слишком высокого мнения, а находить подтверждения своих ужасных догадок насчет этого Господнего проекта как-то приятно. То есть не нам одним мерещится, что все ужасно и жизнь бессмысленна. У Шаламова и Солженицына — еще до лагерей — были априорные представления о смысле жизни и человеческой природе. Но Демидов не гуманитарий (а Солженицын всегда был именно гуманитарием по складу, несмотря на математическое образование; математика помогает ему сжато сформулировать, экономно уложить материал, но мировоззрение у него самое что ни на есть гуманитарное, нестрогое). У инженера Демидова априорных мнений нет. Он пишет тягучую, научную прозу, и самая эта тягучесть, основательность сродни техническому описанию опасного эксперимента, работает на результат. В хорошей литературе так всегда бывает: минусы обращаются в плюсы. И вот монотонная, подробная, дотошная проза Демидова — видно, как трудно ему было совмещать писательство с основной работой, сколько сил и времени отнимала такая дотошность, — взрывается ближе к последней трети каждой новеллы или повести; событие подготавливается до-о-олго, подготовка идет по двум направлениям: сперва описание обычаев и условий в конкретном лагере, потом детальная биография зэка — и потом эти прямые пересекаются, следует взрыв, иногда, как в «Без бирки», буквальный. Стремительное развитие действия ближе к финалу, после монотонной подготовки, детального прописывания фона и предыстории, — демидовское ноу-хау. Он пришел к этому сам, конечно, потому что начитанность его — в пределах интеллигентского минимума тридцатых годов; модернистов он не знает вовсе, приемы его просты и продиктованы исключительно исследовательской честностью, ничем более. Надо же подготовить читателя; но и самой этой медлительностью зачинов, многостраничностью пейзажей он передает читателю чувство тошной, невыносимой тоски, томительности, безнадежности. «Надежда — мать дураков», — говорит у него один герой, и говорит тем злее, что сам никогда не может отказаться от надежды.

Возращение команд в лагерь. Рисунок художника-графика Романа Ефименко, 1985 год

В чем еще Демидов подробен и строг, так это в описании зэковского сознания, этой постоянной зависимости от множества привходящих обстоятельств. Я могу это оценить, поскольку служил в армии, а советская армия (думаю, впрочем, что и российская) в этом смысле мало отличается от зоны. Надо постоянно прикидывать, где и когда поспать, где перехватить пожрать, какой офицер дежурит, когда заступаешь в наряд, когда будет посылка, с кем ее разделить и где съесть, — словом, жизнь превращается в постоянное выживание, о котором вольные люди понятия не имеют: каждый солдат, каждый заключенный, любой казарменный житель зависят от тысячи мелочей, и всю эту тысячу надо мелочно держать в уме. Демидов описывает зэковский быт с учетом этой постоянной оглядки, его герои живут в коридоре страшно суженных, почти несуществующих возможностей, и этот постоянный учет каждого шага, оглядка на каждый жест гнетут читателя постоянно, доводят его до желания вообще к чертям собачьим вышвырнуть эту невыносимую книгу со всей ее садистской тягомотиной. Но — и это уже у Демидова вполне профессионально — все время интересно, вот в чем штука; интересно не потому, что ждешь развязки (хотя и это тоже включается потом), но потому, что постоянно помещаешь себя в эти обстоятельства. Прикидываешь. Ведь Демидов подчеркивает на каждом шагу, что случиться это может с каждым, что коснется так или иначе всех (потому что те, которым повезло не сесть, все равно несвободны, он этого нигде не говорит прямо, но чувство Большой Зоны его и на воле не покидало). От его прозы не можешь оторваться, как от фильма Германа, на который двадцать раз посетуешь, но досмотришь до конца, не

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Преторианцы: гвардия империи Преторианцы: гвардия империи

Личные телохранители императора в Риме быстро превратились в мятежников

Дилетант
Через санкции к росту Через санкции к росту

Как российская экономика ищет способы сотрудничества с глобальными игроками

Эксперт
Великое нашествие Великое нашествие

Вторжение монголов обратило русских государей в деспотов ордынского типа

Дилетант
В такси на Дубровку В такси на Дубровку

Ищешь живописное место для фотосессии? Советские фильмы знают ответ!

Лиза
7 знаменитых врачей Античности и Средневековья 7 знаменитых врачей Античности и Средневековья

Знаменитые врачи, спасавшие пациентов во времена Античности и Средневековья

Дилетант
Банк России намерен регулировать покупку квартир в рассрочку Банк России намерен регулировать покупку квартир в рассрочку

Рассрочка для квартир – полезный инструмент продаж, хотя и несет в себе риски

Ведомости
10 неожиданных вопросов Кате Гусевой 10 неожиданных вопросов Кате Гусевой

Расспросили королеву ремиксов Катю Гусеву о вере в приметы и любви к собакам

VOICE
Александр Лабас: не авангардист, не соцреалист Александр Лабас: не авангардист, не соцреалист

Голос А. Лабаса — сложный, полифоничный, подчас ускользающий от прямых смыслов

Монокль
Мурат Абулкатинов: Не надо пытаться быть больше, чем ты есть Мурат Абулкатинов: Не надо пытаться быть больше, чем ты есть

Режиссер Мурат Абулкатинов — о том, что ему нравится в шекспировской драматургии

Ведомости
Передвижники и императорская власть Передвижники и императорская власть

Как передвижники получили признание императора Александра III

Знание – сила
Между фугой и фуззом Между фугой и фуззом

Современные композиторы, ломающие жанровые барьеры

Weekend
Вяземские Вяземские

Происходивший от Рюрика княжеский род Вяземских известен ещё со Средневековья

Дилетант
Стимулы вместо принуждения Стимулы вместо принуждения

Чем биржевая торговля сельхозпродукцией может быть интересна бизнесу

Агроинвестор
Карманные мозги, что управляют всем: микроконтроллеры от первых 4-бит до IoT-революции Карманные мозги, что управляют всем: микроконтроллеры от первых 4-бит до IoT-революции

История микроконтроллеров от их зарождения до современных тенденций

Наука и техника
Таблетки на ветер? Таблетки на ветер?

Как правильно выбрасывать лекарства из аптечки?

Лиза
Вьетнамский вклад в импортозамещение Вьетнамский вклад в импортозамещение

Концерн TH Group открыл завод по переработке молока в Калужской области

Агроинвестор
Москва на экране Москва на экране

Почему регионы готовы доплачивать за съемки фильмов на своей территории

Эксперт
Как Ленин дэвов побеждал Как Ленин дэвов побеждал

Какие отпечатки оставили на народах России события на рубеже XIX и XX веков

Дилетант
Знать без царя в голове Знать без царя в голове

Мини-сериал о сестрах Митфорд, которые искали любовь, а нашли политику

Weekend
Откуда что пошло на флоте Откуда что пошло на флоте

Повседневная жизнь на парусном военном корабле XVIII века

Наука и техника
Поверив Гомеру… Поверив Гомеру…

Действительно ли Троя — это тот город, о котором идёт речь в «Илиаде»?

Дилетант
Партнер по религиозным соображениям Партнер по религиозным соображениям

Как Россия создает базу для привлечения исламского капитала

Эксперт
Архив богини Фауны Архив богини Фауны

Зоологический музей Московского университета – «отражение самой природы»

Знание – сила
«Мы уже не живем в своей колыбели» «Мы уже не живем в своей колыбели»

Чем дышит и живет Институт космических исследований РАН?

Знание – сила
Чистая правда Чистая правда

Хорошо умываться – значит, до «скрипа» кожи? Все с точностью до наоборот

Лиза
Что следует знать начинающему инвестору Что следует знать начинающему инвестору

Что надо знать, когда планируете начать инвестировать?

Наука и техника
Японский десант на Великих озерах Японский десант на Великих озерах

Большое поглощение в мировой металлургии все-таки состоится

Монокль
Пустые кресла и забытые письма: одиночество как экспонат Пустые кресла и забытые письма: одиночество как экспонат

Мы приезжаем в музей смотреть не на экспонаты, а внутрь себя

Знание – сила
Культура всегда со страной Культура всегда со страной

Разговор с директором Эрмитажа о роли, которую играют сейчас музеи

Знание – сила
Быстрый платеж Быстрый платеж

Оплата покупок по QR-коду: в чем выгода и в чем подвох

Лиза
Открыть в приложении