14 дней спустя
Как провести черту между бесправным зародышем и неприкосновенной личностью.
Луиза Браун родилась в темноте. В операционной горела только одна лампа, и света хватало лишь на то, чтобы достать девочку из живота матери. Как Луиза в нем оказалась, не знал почти никто из персонала больницы британского Олдэма. А те немногие, кто знал — Патрик Стрептоу, Роберт Эдвардс и Джин Пердью — в тот момент наверняка не думали о том, что до свадьбы Луизы и Нобелевской премии доживет только один из них. Но наверняка были благодарны судьбе, что полисмены на дверях больницы защищали совершенно здорового ребенка от нездорового внимания прессы, а не пришли за теми, кто отважился впервые создать живого человека в чашке Петри.
С появлением на свет «ребенка из пробирки» началась новая эпоха — в которой врач может повлиять не только на жизнь родившегося человека, но даже на развитие еще не зачатого. Новые технологии принесли с собой груз новой ответственности. Научному сообществу пришлось всерьез задуматься о том, какие возможности для экспериментов перед ним открылись — и какие у этого могут быть последствия.
Юная Луиза уже давно бегала и играла с сестрой, когда британский парламент собрался для того, чтобы выслушать отчет специальной комиссии и решить — стоит ли рассматривать опыты над зародышами как опыты над живыми людьми?
Движение — жизнь
Еще сто лет назад этот вопрос попросту не имел бы смысла. Рассуждения о том, когда начинается настоящая жизнь человека, были сугубо умозрительными — у ученых не было никакой возможности заглянуть внутрь материнской утробы и рассмотреть зародыш живьем. Поэтому, невзирая на домыслы естествоиспытателей (Аристотель, например, считал, что мужской эмбрион обзаводится душой на 40-й день развития, а женский — на 80-й), сами матери определяли зарождение в себе новой жизни только по движению плода.
Сейчас мы уже знаем, что эта граница плавает: некоторым матерям (как правило, если это не первая их беременность) удается уловить первые шевеления ребенка уже на 11-й неделе развития, а кому-то приходится ждать аж до 25-й. И все же этот критерий когда-то был общепринятым — так, в Англии XVIII века только движение плода могло служить поводом для помилования беременной женщины, осужденной на повешение.
Повлиять на жизнь зародыша врачи тем более не могли — разве что эту жизнь отнять. И долгое время к этому относились довольно спокойно. Так, всю первую половину ХХ века сотрудники американского Университета Карнеги собирали коллекцию из нескольких тысяч человеческих зародышей.
Чтобы добыть такой материал, исследователи по всей стране пристально наблюдали за женщинами, которым по медицинским показаниям грозила операция по удалению матки (гистерэктомия). Из удаленных маток то и дело извлекали зародышей — иногда случайно (поскольку точных тестов еще не было), а то и на заказ, когда доктора просили женщину забеременеть незадолго до операции. Никакого общественного возмущения метод пополнения этой коллекции не вызывал, и на ее основе разработали таблицу развития человека, которой врачи пользуются до сих пор.
Католическая церковь тоже долгое время проводила границу допустимого по первым шевелениям ребенка и разрешала женщинам избавиться от бремени до этого срока. К концу XIX века, правда, позиции духовной и светской власти окончательно разошлись. Первая однозначно запретила аборты на любых сроках. Вторая, наоборот, постепенно смягчилась — в большинстве западных стран сегодня женщинам разрешено делать аборт по собственному желанию до того времени, когда ребенок сможет существовать вне матки, пусть и с помощью врачей (это может быть, например, 22-я неделя развития).
Таким образом, закон долгое время защищал только тех зародышей, которые могли выжить самостоятельно и независимо от матери. Все остальные стадии развития человека были недоступны врачам и неинтересны обществу.
А потом родилась Луиза Браун.
Плодотворные технологии
Лесли и Джон Браун не были тяжело больны или генетически несовместимы, но зачать ребенка естественным путем за девять лет попыток так и не смогли. Все потому, что маточные трубы Лесли — место встречи сперматозоида, который поднимается из матки, и яйцеклетки, которая спускается из яичника — были сильно деформированы. Этот диагноз, непроходимость труб, одна из самых частых причин женского бесплодия. Так бывает, например, после воспаления труб, когда их стенки разрастаются и перекрывают половым клеткам проход.
Операции по расчистке труб Лесли не помогли, и лечащий врач предложил ей новый вариант — «реимплантацию» эмбриона в матку. Сейчас этот метод мы называем ЭКО, экстракорпоральное оплодотворение: сперматозоид и яйцеклетка встречаются в чашке Петри, врачи несколько дней наблюдают за развитием эмбриона, а затем переносят его в матку женщины. Позже Лесли Браун рассказывала, что доктор не упоминал при ней других женщин, которые родили ребенка после такой процедуры. Но ей почему-то казалось, что их должны быть уже сотни, и она бы не поверила, если бы ей сообщили, что она станет первой пациенткой в этом своего рода клиническом испытании.
Так или иначе, с появлением Луизы на свет стало ясно, что одной такой девочкой дело не ограничится. Через четыре года у четы Браунов родилась вторая дочь, Наталия — она стала уже сороковым ЭКО-ребенком в мире, а братья и сестры «по пробирке» у нее появились в США, Австралии и Индии. И по мере того, как новые бесплодные пары узнавали о том, что у них появился шанс родить, таких детей становилось все больше. В 2018 году медики оценивали число детей, рожденных после ЭКО, уже в восемь миллионов.
Прорывная технология не приходит в одиночку. Прежде чем перенести эмбрион в матку Лесли Браун, Стрептоу, Эдвардсу и Пердью пришлось научиться «проращивать» его хотя бы до возраста нескольких дней, чтобы убедиться в его жизнеспособности. Следующим шагом нужно было придумать способ замораживать (и размораживать) эмбрионы про запас — на случай, если первый зародыш не приживется, и родители решат повторить попытку. Этот способ нашли в 1983-м.
С появлением этих технологий открылись возможности для еще более сложных манипуляций с человеческими эмбрионами. Задолго до того, как эмбриологи научились вынимать из зародыша отдельные клетки на анализ и манипулировать его генами, фантазия ученых уже нарисовала дивный новый мир: проверка лекарств на зародышах, выращивание детей вне матки (эктогенез) или в организме других животных, а еще партеногенез (создание эмбриона из одной яйцеклетки без участия сперматозоида), клонирование и — естественно! — генетическое улучшение людей.
Список получился устрашающим. Кто знает, как могла бы сложиться жизнь детей, появившихся на свет в ходе отработки подобных технологий? Как предсказать, что может происходить в голове у человека, наделенного одними лишь материнскими генами? Или вовсе выношенного в матке свиньи? Стало понятно, что придется искать компромисс между желанием дать шанс на существование тем, кто его лишен, и риском испортить подаренную жизнь.
Поэтому после рождения Наталии, в 1982 году, в Великобритании — на родине сестер Браун — собралась Комиссия по исследованию человеческого оплодотворения и эмбриологии. Ее иногда называют Комиссией Уорнок, по имени председателя — писателя и философа Мэри Уорнок. Комиссии предстояло провести границу между допустимыми и неприемлемыми экспериментами на зародышах. За два года члены Комиссии опросили около 300 врачей и эмбриологов, изучили мнения почти 700 сограждан — и вынесли свой вердикт.
С чего мы начинаемся
К тому времени уже почти сорок лет как был подписан Нюрнбергский кодекс, регламентирующий эксперименты над людьми. О манипуляциях с живым человеком без его согласия никто в здравом уме даже не задумывался. Но взять согласие у эмбриона невозможно — означает ли это его полную неприкосновенность? И стоит ли его считать живым человеком с медицинской точки зрения?
Так на вопрос о том, с чего начинается жизнь человека, впервые потребовался конкретный ответ. Со времен Аристотеля ученые уже накопили немалый арсенал средств, чтобы рассмотреть развитие эмбриона, от микроскопов до УЗИ. Однако к согласию о том, в какой момент зародыш «оживает», в 1984 году так и не пришли. Нет его и до сих пор.
Ответов можно дать множество. Например, если судить по медицинскому законодательству некоторых стран, живым — то есть тем, кого уже нельзя убить без медицинских оснований — считается тот, кто может выжить вне организма матери. Но этот срок все время сдвигается: когда-то это было начало третьего триместра (27 неделя), затем врачи научились выхаживать младенцев с 22-й недели, а потом и с 20-й. Можно ожидать, что по мере развития неонатологии эта граница будет смещаться и дальше — а точка отсчета человеческой жизни в таком случае может зависеть от страны или даже конкретной клиники.