Московские утопии
Дмитрий Венков: кино для Города Солнца
В фильмах Дмитрия Венкова (р. 1980), выпускника и до недавних пор преподавателя Школы Родченко, Москва предстает городом утопий, локальных и глобальных, новых и старых, где автономия художественного сообщества столь же реальна, что и победа коммунизма.
Этот текст — часть проекта «Обретение места. 30 лет российского искусства в лицах», в котором Анна Толстова рассказывает о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
Фильм начинается с титра: «Жорж Блему приехал в Советский Союз в 1979 году как студент» — и мы оказываемся в тесной квартирке героя, живущего где-то на спальной окраине Москвы. Он разбирает бумаги: статьи на французском из каких-то левацких журналов, рассказывающие о стране всепобеждающей дружбы народов, груды альбомов и дипломов — с олимпийскими мишками и Ильичами на обложках. Находит фотографию выпускников ветеринарного факультета — добрая половина его курса родом из Африки, многие, как и сам Блему, из Гвинейской Народной Революционной Республики. Находит конверт с кладбищенскими фотографиями — и мы оказываемся на зимнем кладбище с облезлыми оградками, где группа африканских однокурсников Блему потерянно смотрит на рабочих, деловито орудующих лопатами, а после — на поминки, где выясняются подробности расистского убийства. Блему, проживший на новой родине более четверти века, разбирает документы, готовясь бежать из Москвы середины 2000-х. Его жена, украинка, рассказывает, что семья живет в вечном страхе многие годы: на мужа не раз нападали, и стреляли, и били ножом, он — грубый шов идет через весь живот и грудную клетку — чудом выжил, а дочерям не дают проходу в школе и детском саду. Обыкновенный расизм постсоветской России — не самая популярная тема для общественных дискуссий, и его жертвы не любят быть в центре внимания, чтобы лишний раз не попасться на глаза скинхедам. Семья Блему согласилась на съемки не сразу и без особого энтузиазма, в конце концов решив, что кино им поможет. Адвокаты, правозащитники, визовые анкеты, отказы, долгие месяцы мытарств — и мы оказываемся в Норвегии, куда отчаявшиеся Блему приехали как туристы, чтобы просить убежища. Юристы говорят, дело трудное: Норвегия и Россия дружат на почве нефти, норвежские политики не хотели бы осложнений на почве прав человека. Фильм заканчивается титром: «После трех лет судебных тяжб Блему получили статус беженцев и живут в Ставангере, Жорж переквалифицировался в биолога, старшая дочь собирается учиться на авиаконструктора».
Выставочная судьба фильма «Я хотел быть счастливым в СССР» сложилась не самым удачным образом: в России его показали всего один раз, в 2015 году во Владикавказе на фестивале «Аланика», который курировал Нав Хак из Музея современного искусства Антверпена — куратор M HKA, видимо, оценил социальную остроту работы, в целом нехарактерную для художника. Однако этот кинодебют совершенно изменил судьбу Дмитрия Венкова, приехавшего в Москву из Нью-Йорка в 2007-м в поисках истории для фильма, какой мог бы покорить Америку. Венков, родившийся в семье математика в новосибирском Академгородке, учил иностранные языки по методу Галины Китайгородской в Международном университете в Москве, писал магистерскую диссертацию по cinema studies в Университете Орегона и, подвизаясь в Нью-Йорке на разных околокиношных работах, понял, что хочет заниматься кино не теоретически, а практически. В Москве, ища сюжет для фильма, познакомился со Светланой Ганнушкиной (в 2022 году Минюст включил правозащитницу в реестр иностранных агентов) — она посоветовала работать с семьей Блему. Полгода съемок «прямого кино» в России и несколько недель в Норвегии, трудности с финансированием, отказ Блему, измученных беженскими проблемами, продолжать сотрудничество с начинающим режиссером — творческий кризис разрушит планы покорения Америки, Венкова, обжегшегося о реальность, захватит мир современного искусства и институционального процветания Москвы.