Кто приладил утопию к реальности
Григорий Ревзин об Этьене Кабе и «Путешествии в Икарию»
Карл Маркс в «Святом семействе» называл Этьена Кабе «самым популярным, хотя и самым поверхностным представителем коммунизма». Примерно 20 лет, с 1840-го, когда был напечатан его роман «Путешествие в Икарию», до конца 1850-х (он умер в 1856-м), он был, вероятно, главным утопистом Европы. В Америке было основано несколько колоний икарийцев, через опыт жизни в которых прошло несколько тысяч человек (в основном французских эмигрантов), а одна из них — Adams Lake Icaria в Айове — продолжает существовать и поныне, хотя уже в мемориальном качестве. В России, по свидетельству Павла Анненкова, утопия служила «предметом изучения, горячих толков, вопросов и чаяний всякого рода», и, хотя Достоевский в 1873 году в «Дневнике писателя» утверждал, что «Кабе теперь совершенно забыт», «Икарии» была суждена долгая жизнь. Селим Омарович Хан-Магомедов показал, как эта утопия повлияла на архитекторов советского авангарда, а архитектор Георгий Градов (тот самый, который написал в 1954 году в ЦК письмо с разоблачением «порочной эстетско-архаической направленности советской архитектуры и предложениями по устранению ошибок и недостатков в теории и практике архитектуры», в результате которого получилось знаменитое постановление об излишествах в архитектуре, заменившее сталинский ампир хрущобами) даже создал реконструкцию Икары, столицы Икарии, которую в России принято публиковать как план Кабе. «Икар,— пишет Кабе в романе,— установил образцовый план дома после того, как совещался с жилищным комитетом и со всем народом», и я бы сказал, аналогичный случай произошел у нас в Черемушках.
Этот текст — часть проекта «Оправдание утопии», в котором Григорий Ревзин рассказывает о том, какие утопические поселения придумывали люди на протяжении истории и что из этого получалось.
Как утопист Кабе был не оригинален, это набор общих мест. «Общественное земельное достояние и общественный капитал принадлежат нераздельно народу, который обрабатывает и эксплуатирует их сообща, который управляет ими сам или через посредство своих уполномоченных и затем распределяет поровну все продукты... Все орудия труда и сырье, материалы для обработки доставляются общественным капиталом, и точно так же все продукты земли и промышленности складываются в общественных магазинах. Все мы получаем: пищу, одежду, жилище и обстановку за счет общественного капитала, и все это в равной мере, соответственно полу, возрасту и некоторым другим обстоятельствам, предвиденным в законе. <…> В пять часов все встают; к шести часам все наши народные средства перевозки и все улицы переполнены мужчинами, которые направляются в свои мастерские; в девять часов вы видите с одной стороны женщин, с другой — детей; от девяти до часа пополудни все население находится в мастерских или школах; в половине второго вся масса рабочих оставляет мастерские, чтобы соединиться со своими семьями и соседями в народных ресторанах; от двух до трех все обедают; от трех до девяти все население наполняет сады, террасы, улицы, народные собрания, курсы, театры и все другие общественные места; в десять часов все ложатся, и в течение ночи, от десяти до пяти, улицы совершенно пустынны».
Однако оригинален контекст, в который попадают эти общие места социальной утопии,— роман. Причем представление Кабе о романах отличается от того, которое мы усвоили из русской литературы, для него — это чтиво для массового читателя. Он не имел опыта литературного творчества, но полагал себя способным понять, как делаются такие вещи, по опыту чтения бульварной литературы: ее приемы он усвоил и решил использовать для пропаганды коммунистических идей. Вообще-то это программа социалистического реализма. Но Кабе размещался в зародыше этого жанра, когда романы еще не доросли до эпопей труда и подвига, он полагал, что романы — это когда про любовь, и про любовь побольше.