Все течет, все меняется
Жизнь на берегах Амазонки полна экзотики. Плавучие школы и больницы, плантации суперфудов и даже опера в джунглях – все это можно увидеть в крупнейшем бразильском штате, где побывала наш корреспондент.
«У нас тут как в Париже, только вместо Сены – Амазонка», – Луис, 60-летний бразилец с мальчишескими вихрами, встречает меня в лобби гостиницы. Это мое первое утро после ночного рейса из Сан-Паулу в Манаус – столицу и крупнейший город в бразильском штате Амазонас. На улице идет мелкий дождь, и воздух настолько влажный, что я тут же становлюсь обладательницей модной укладки «девушка серфера» – приятный побочный эффект тропического климата. У нас с Луисом большие планы: сегодня мы отправимся в путешествие по Амазонке и даже познакомимся с теми, кто живет на берегах. Но прежде – короткая прогулка по городу, в котором мой гид родился и вырос.
Луис совсем не похож на бразильца. Если бы не тропический загар, то его можно было бы принять за европейца. «Я португало-индеец, – подтверждает он мои догадки. – Таких, как я, называют кабокло, или «пришедшие из леса». Мои предки по отцу – европейцы из Сенегала, а по материнской линии все из амазонских племен. У нас даже праздник такой есть: День кабокло. Отмечают каждый год 24 июня».
Во второй половине XIX века в Амазонию приезжало много белых мужчин. Всех их влекла перспектива заработка. В то время как Северную Америку охватила золотая лихорадка, в Бразилии давали о себе знать симптомы лихорадки каучуковой. Мировой спрос на резину достиг исторического максимума. Владельцы каучуковых плантаций делали колоссальные состояния и обеспечивали работой тысячи приезжих. Экономический бум привел к подъему культуры. В растущие города привлекали европейских архитекторов, плантаторы стремились окружить себя роскошью и красотой. «В те времена Манаус и получил свое прозвище «тропический Париж», – рассказывает Луис. – Тут даже оперу построили, а материалы для нее везли со всей Европы».
Мы стоим на мостовой у Амазонского театра – пожалуй, самого эклектичного театра в мире. Розовый фасад в неоклассическом стиле увенчан куполом, покрытым яркой мозаикой. Купол похож на те, что можно увидеть на средневековых мечетях. Кажется, что его приделали к зданию случайно: уж слишком он «выпадает» из архитектурной концепции. С другой стороны, эта особенность делает Театро Амазонас узнаваемым. Будь он просто красивым зданием, без изюминки, – его было бы труднее запомнить.
«Жалко, что ты не носишь каблуки, – внезапно говорит Луис. – Если бы ты была в туфлях, то я попросил бы тебя пройтись по мостовой у театра». Я немного смущаюсь: к чему такая резкая смена темы? «Посмотри под ноги, – продолжает гид. – Не видишь ничего необычного?» Я в растерянности. Ну разве что брусчатка непривычно темного цвета – обычно она серая. «Ладно, не буду тебя мучить. Мостовая сделана из каучука». И тут я понимаю, к чему был пассаж про туфли. Если пройтись по каучуковой брусчатке, то характерного стука каблуков не будет. Какое прекрасное шумоподавляющее изобретение! Но что сподвигло строителей оперы пойти на такие хитрости? «Во время спектаклей окна в здании были открыты, а по мостовой ездили конные повозки, – объясняет Луис. – Вот брусчатку и сделали резиновой – чтобы лошади не стучали копытами и не мешали зрителям наслаждаться актерской игрой».
Создатели Театро Амазонас не шли на компромиссы ни в чем. Материалы для своего будущего шедевра они заказывали из Европы. Французская мебель, итальянский мрамор, стекло с острова Мурано отправлялись в джунгли, в сердце бразильской сельвы. Звучит как полное безумие, но средства позволяли плантаторам воплощать в жизнь самые амбициозные, на грани помешательства, затеи.
Опера заработала в 1896 году в разгар каучуковой лихорадки. Слава тропического Парижа гремела по обе стороны океана: на открытии выступил Энрико Карузо, в Манаусе танцевала Анна Павлова. Но блистательная история оказалась короткой. Когда спрос на бразильскую резину упал, вчерашним миллионерам стало не до великих теноров и похождений Дона Жуана. Театр опустел вместе с кошельками каучуковых баронов. Целых 90 лет тут не было ни единого спектакля. За это время здание пришло в такое удручающее состояние, что мозаичный купол начал проваливаться. Легенда «прекрасной эпохи» оказалась как никогда близка к забвению. Но ей суждено было вынырнуть из небытия. А вышло все случайно.