Зуб точат
Натела Поцхверия («Ъ») разбирается в сортах ядов, входящих в обиход российской модной индустрии.
Публично распять нерадивых конкурентов за опечатку в Telegram-канале, но не сообщить об ошибке в личном сообщении. Требовать ответа от брендов на своей странице Instagram, но не обратиться в службу поддержки. Обвинять друг друга в плагиате в Facebook, подговаривая дружественные медиа обрушиться информационной войной на обидчика, но не идти в суд за защитой своих авторских прав. Выступать за свободу от рекламодателей и бороться с корпорациями из крымской «Мрии» с бокалом вина в руке. Требовать посадить себя за другой стол, потому что «ты — главред, а они — блогеры». Таковы реалии модной индустрии России, которые побили бы рейтинги любого сериала о семье Гуччи, будь они экранизированы. Максимально изощренно обесценивать работу друг друга, ныть в подкастах о тяжкой доле единственного в поле профессионала в окружении бесконечно бестолковых коллег, манипулировать фактами и вставлять шпильки — такие же важные fashion-тенденции, как возвращение девяностых, оверсайз и крупная бижутерия.
«Я больше не хочу читать Telegram-каналы — слишком токсично», — сетует коллега-стилист. «Мне многое не нравится, но вот так обрушиваться на коллег — это ужасно!» — жалуется подруга-пиар-менеджер. И вот уже в Clubhouse создаются комнаты с названием «Внимание, токсично!», а члены модного профсоюза на разные лады склоняют эпитет toxic, который в 2018‑м стал словом года.
Как человек, воспитанный в традиционных ценностях грузинского общества и привыкший вставать, если в комнату входят старшие, я воспринимаю токсичность как некую размытую мораль, которая позволяет любое хамство называть «собственным мнением». Если по-научному, токсичность — это деструктивное поведение, эгоцентричное и ущемляющее свободу других. Медиаэксперт и преподаватель НИУ ВШЭ Александр Файб наблюдает за миром моды издалека, но напоминает про императив Канта: свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Она не может строиться на обесценивании чужой работы, чужих чувств или чужих травм.
Ювелир Михаил Барышников, один из создателей той самой одиозной комнаты в Clubhouse, называет токсичностью звездную болезнь, неспособность сопротивляться ложному ощущению собственной важности, поглощенность личными амбициями. «Токсична не мода и даже не индустрия. Токсичны люди, помешанные на себе, — такие есть везде, просто в моде как в среде творческой их концентрация особенно высока», — объясняет Барышников.
Психолог Наталия Полякова обращает внимание на то, что в творчестве особенно сложно объективно оценить результат. Есть мнение потребителя, который голосует рублем, но нет эталонной модели, как на сталелитейном заводе. Кто-то считает Алессандро Микеле гением, кто-то, как итальянский журналист Анджело Флаккавенто, — «балаганщиком». Точки опоры нет, зато есть амбиции. Отсюда ощущение собственной экспертности у любого, кто ступил на тропу журналистики, фотографирования, дизайна, стилизации и знает, как пишется фамилия Скьяпарелли.
Дизайнер, в прошлом соратник Ульяны Сергеенко Фрол Буримский не раз обвинял российскую индустрию моды в предвзятости и неумении видеть красоту: местные таланты у нас не признают до тех пор, пока их не оценят за границей. Снобизм модного сообщества, на взгляд Фрола, зашкаливает. Барышников подтверждает: «Бытует мнение, будто мода есть часть элитарного искусства. Люди, обслуживающие моду, в этой парадигме не отделяют себя от своей работы. Все банально». Отсюда — корона на голове, а к ней прилагается свита — так образуются кланы и микрокоманды: женщины Столешки, мужчины «Симачева», стилисты из телевизора, серые кардиналы, которые дорвались до микрофона. Пропасть между этими узкими группками растет, построить нормальную коммуникацию, будучи настолько разрозненными, невозможно. «Если ты стал Гошей Рубчинским и создал вокруг себя крепкое комьюнити — честь тебе и хвала, тебя защитят, ты становишься практически неубиваемым. В противном случае будет нелегко», — говорит Александр Файб.
Впрочем, обесценивание на фоне общей тяжести бытия отчасти даже закаляет. «Пожалуй, это единственное позитивное следствие токсичности, — продолжает Файб. — В остальном в России кризис доверия. Люди тяжело объединяются, они привыкли действовать поодиночке или небольшими командами. При этом любое объединение в индустрии тут же начинает напоминать сектантство. Слепая преданность, готовность рвать за своего лидера на внешних площадках лишь подтверждают постулат «человек человеку волк».
Дружба и смайлики
А существует ли в России то, что в мире принято называть индустрией, или цеховой солидарностью? Людмила Норсоян, дизайнер и пионер технологичной моды, убеждена, что да, — у нее про это целая книга. Оптимистично настроен и дизайнер Игорь Андреев: без поддержки друзей и коллег на старте его бренда Vereja ничего бы не случилось. Игорь искренне считает, что токсичность и разрозненность — остатки старой школы, сейчас все фотографы и стилисты, наоборот, дружат друг с другом. «Никто не обижается, есть взаимовыручка и взаимопомощь. Раньше было невозможно представить, чтобы Condé Nast отдал вещи со своей съемки на мою, а сейчас — созвонились-договорились». Катя Федорова, автор телеграм-канала Good Morning, Karl!, тоже говорит, что у нас одна из самых дружеских модных индустрий из всех, что она встречала: «Мы ведь и отдыхать вместе после работы отправляемся. Лично я и вижу, и чувствую очень много поддержки. Ну или, может, мне просто повезло, что меня окружают классные люди».