Первопечатница
Жена продюсера лучшего авторского кино России Валерия Роднянская столь же железной рукой взялась за концептуальное искусство. И убедила звезд советского и современного арта поставить производство шедевров на поток.
«Такие они тяжелые. А у меня руки слабоваты», — с улыбкой жалуется Валерия Роднянская. Она только что принесла, не без помощи водителя, гигантские папки третьего выпуска «Нового архива тиражного искусства» (НАТИ) — своего новейшего passion project. Ездила их показывать коллекционеру, который из-за ковида не смог добраться до крохотной поп-ап-галереи в Гостином Дворе, где мы с Роднянской сейчас беседуем. Показывать и рассказывать, потому что вид искусства, за который она взялась, непрост и для русского человека не слишком понятен: и гравюрной традиции у нас не было, и к уникальности произведений относятся более чем трепетно. Но Роднянская готова к сопротивлению материала и доходчиво, явно не в первый раз объясняет, почему печатная графика — история выигрышная со всех сторон: и для художника, и для коллекционера, и для зрителя.
Впрочем, куда интереснее понять, как она — сначала кандидат химических наук в Киеве, потом журналист радио «Немецкая волна» в Берлине, затем продюсер программы «Кино в деталях» на СТС, где в то время заправлял ее муж Александр Роднянский, и, наконец, совладелица бутика небанальных подарков Shaltai-Boltai на «Винзаводе» — прониклась этой неочевидной идеей. «Вот и Дмитрий Озерков, который был знаком со многими моими ипостасями, увидел меня в сентябре на стенде нашей галереи на Cosmoscow и спросил: «А что это вы тут делаете?» — рассказывает Валерия. — Пришлось ответить: «Пытаюсь сделать современную графику модной».
Родилась эта затея, как и многое другое в жизни Роднянских, внутри семьи. «Отчим моего мужа, Юрий Иванович Бондаренко, возглавлял кафедру рисунка в киевской Национальной академии изобразительного искусства, дружил с художниками, сам занимался гравюрой. Он мне многое показал и объяснил. Потом мы переехали в Германию, где все как с Дюрера началось, так и не заканчивается по сей день. Большие послевоенные мастера вроде Базелица и Кифера литографию и ксилографию воспринимали как важную часть oeuvre, и галереи их за это любили: живопись слишком масштабная и дорогая, а хороший авторский лист любую стену украшает и с художественной манерой отлично знакомит. И вот после десяти лет варения в берлинской кино‑ и арт-среде, где печать любят и понимают, я приехала в Москву и обнаружила, что здесь совсем не так».
И правда, в СССР художники всерьез печать не воспринимали, не казалась она для них полноценным способом выражения. В семидесятых — восьмидесятых, конечно, многие ударились в книжную иллюстрацию, особенно детскую, но не от хорошей жизни, а потому что для нонконформистов это был единственный способ заработать хоть копейку. Сегодня тот же Эрик Булатов, например, к своим волшебным рисункам к сказкам Шарля Перро относится с нежностью, однако брать их на персональные выставки не спешит.