Между детством и юностью
Лауреат «Михалковки» Юлия Линде — о сленге в литературе, домах ребенка и Венике Возмездия
Повесть Юлии Линде «Литеродура» получила в прошлом году вторую премию на Международном конкурсе имени Сергея Михалкова — 800 000 рублей (первой премии никому не дали). Ироничная история о закомплексованной девочке, живущей в своем мирке и считающей себя поэтом, выйдет весной в издательстве «Детская литература». Многодетная мама Юлия Линде рассказала «РР» о том, как нашла своих детей, — и в прозе, и в жизни.
Иван-дурачок в женской версии
В черном комбинезоне и с двумя пучками волос, скрепленных зелеными шпильками, Линде похожа на Микки Мауса. Она варит мне вкуснейший кофе, размолов зерна в ручной механической кофемолке с ручкой в виде белочки. Юля в шутку называет себя рогатым экспериментатором: рога-пучки генерируют новые литературные эксперименты.
— До 2017 года я не участвовала ни в каких конкурсах, а год назад на меня блажь вдруг накатила. Я уже несколько лет пишу подростковый роман о Великой Отечественной войне. Он огромен и обречен на заключение в столе, потому что большинство издателей считают, что про войну уже все сказано. Поэтому назло врагам я решила написать произведение попроще и покороче. «Литеродура» — это пиар-ход, она должна была проложить дорогу тому кирпичу, который у меня в запасниках. Повесть я написала недели за три, чтобы успеть к «Книгуру» (Всероссийский конкурс на лучшее литературное произведение для детей и юношества. — «РР»). Это был адский марафон: мы с детьми тогда поехали на море, но вместо того, чтобы поджаривать пузо на пляже, я везде таскалась с блокнотом и выжимала дневную норму текста. Без железной пластины на пятой точке музу не дождешься. В итоге повесть не прошла даже в длинный список, и тогда я отправила текст на конкурс имени Михалкова.
Твои тексты больше ориентированы на подростков?
Для совсем маленьких детей я никогда не писала. Они для меня загадка, примерно как лунатики или юпитериане. Мне нравится в подростках это переходное состояние между детством и юностью, этот перелом. Тут всегда есть драматический конфликт, напряжение, ток, драйв. Самое оно для литературы!
В глаза бросается сленг в повести. Почему так? Это как-то связано с закомплексованностью героини?
Где сленг? Я на этом языке разговариваю. А если серьезно, это попытка зафиксировать современное состояние языка: через сто лет это может стать любопытным историческим документом — русский сленг 10-х годов. Получится некий языковой портрет эпохи. Сленг литературе не навредит, язык сам отсеет лишнее.
В повести ломается и собирается заново не только мировоззрение Жени, но и язык. Конечно, она самоутверждается за счет этих словечек. Человек, уверенный в себе, бомбить сленгом не станет, разве что для эпатажа.
Повесть автобиографична? Каков портрет Жени, главной героини?
Как понятно по названию, главная героиня — дура, которая занимается литературой, литературная дура. Женская версия Ивана-дурачка, блаженненькая такая. Ну кто еще в наше время хочет служить поэтом (а это именно служение)? Только слегонца юродивые. Не могу сказать, что повесть автобиографична. На Женю, главную героиню, я совсем не похожа, хотя с ее мамашей Настей у нас есть кое-что общее: я тоже когда-то ездила автостопом и ходила на рок-концерты, разве что «ДДТ» не очень увлекалась, а в повести Шевчук пришелся в тему.
А кем ты себя больше ощущаешь — поэтом или прозаиком?
Конечно, прозаиком. Я довольно крепко стою на земле, в отличие от среднестатистического поэта. Но в школьные годы стихи из меня сыпались как из рога изобилия. Кое-что я даже вставила в «Литеродуру», а то зря горы бумаги на антресолях пропадают. Нормальные люди в стол пишут, а я предпочитаю чемоданы. Там хранятся все мои записки и сочинения, собираю я их лет с шести.
Что чувствует автор, получивший премию Сергея Михалкова?
Он чувствует себя буржуем и звездой прессы, конечно! Это хорошо, когда много денег.
На что ты потратила премию?
На коррекционные занятия для младших детей. Им пять лет, но они не говорят и сильно отстают в развитии. Еще я, наконец, купила мебель в квартиру. Нас пару лет назад затопили соседи, и настала эра ремонта-долгостроя.
Одной парой больше, одной меньше
Мы едем забирать старших, Марка и Маргариту, из школы. Идем к остановке через детскую площадку. Юля не может пройти просто так, она демонстрирует свою сноровку — ловко пролезает в замысловатые конструкции металлических лесенок.
Как ты нашла детей?
Сидела я, сидела в офисе и штанцы с юбками протирала, а потом случайно заглянула в базу данных детей, оставшихся без попечения родителей. Оказалось, там куча двойняшек, а двойняшки всегда были моей идеей фикс. Я очень не люблю долго рефлексировать и уже через пару дней пошла учиться в школу приемных родителей. Бывают случаи, когда лучше сделать, а потом уже подумать: «Е-мое, ну и как теперь с этим жить?» Со вторыми двойняшками вышло тоже спонтанно. Мне позвонила подружка и сказала: «У тебя двойняшки, а вот в городе N есть еще одни симпатичные двойняшки, почему бы тебе их не взять? Одной парой больше, одной меньше». Младших я взяла, когда им был год, и уже было очевидно, что они не совсем здоровы; я немного сомневалась, потяну ли. Они не то что не говорили, но и почти не ползали… Тем не менее социальный педагог дома ребенка помогла мне принять решение за несколько минут, большое ей за это спасибо.
Как?
Она рассказала мне о том, что здоровые девушки должны рожать здоровых детей, а дети отбросов должны жить в изоляции от приличного общества, потому что они никогда не станут его полноценными членами. Что тут можно сказать? Только прочитать просветительскую лекцию о «Программе Т4», хватать детей и гнать оттуда прочь со скоростью «Сапсана»! Какое я имела бы право писать потом о героях Великой Отечественной, если бы прошла мимо? Разве они умирали для того, чтобы в мирное время милая женщина в гламурном, вылизанном спонсорами детдоме говорила такие вещи?
Творчество тебя меняет как мать?
Пожалуй, да. Если бы в моей жизни не было творчества, я была бы гораздо злее, возможно, стучала бы ежедневно сковородкой по батарее или, чего доброго, сивухой да бормотухой накачивалась. Нет, лучше засесть и что-нибудь написать.
А дети вдохновляют? Они ведь и есть твоя аудитория.
Нет, только угнетают. Я мать-ехидна. Недавно они стерли в планшете половину моих иллюстраций к «Литеродуре». О-о, был крик души! И если бы только это они испортили… Я почти никогда не плачу, зато умею зычно, от всей души орать. Но ору я нечасто, в основном использую Веник Возмездия. Тут важно правильно преподнести самый обычный веник, создать вокруг него таинственную атмосферу проклятия: «А кто дотронется до моего компьютера, тот получит Веником Возмездия по самой коварной точке». Часто гонять веником не рекомендуется, иначе он утратит свою загадочность. Неплохая альтернатива волшебной палочке.
Я смотрю в добрые карие глаза Линде и понимаю, что «мать-ехидна» — диагноз надуманный. А Веник Возмездия в реальности никогда не касался ее детей. Это просто литературно-педагогический прием.
Метафизический порванный баян
В основном Юля пишет лежа на диване, подняв ноги на стену. Сейчас не время браться за текст, но она с удовольствием показывает свое рабочее положение. Юля считает, что писать нужно каждый день. Аппетит приходит во время еды, вдохновение — во время письма. — Я всегда придумываю не только текст, но и оформление, вижу образ книги в целом. Мне нравится чередовать процессы: когда ты задолбался писать, можно порисовать, а когда задолбался рисовать, можно пописать. А, я еще петь умею, в церкви пою. Задолбался писать и рисовать — пой! Очень здорово, что издательство «Детская литература» разрешило мне выступить в роли «сам себе иллюстратор». У «Детской литературы» есть определенный дизайн-концепт для лауреатской серии, и под него нужно подстраиваться, но свободы самовыражения остается много.
Какие книги тебя сформировали как личность и как автора?
Если говорить о книгах, сформировавших мировоззрение, то назову только одну — Евангелие. Хотя не могу сказать, что всегда и везде ему следую, это непросто. А если говорить о влиянии на творчество, из детских — «Два капитана» Каверина, просто огонь! Еще я любила сагу о муми-троллях, даже вырезала к ней гравюры-иллюстрации на линолеуме. Самый любимый писатель — Бунин, «Жизнь Арсеньева» долго для меня была настольной книгой. Отдельно скажу о военной литературе: тут для меня самые бомбические книги — «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Московская сага» Аксенова и тетралогия Юрия Слепухина, от «Перекрестка» до «Ничего кроме надежды».
В «Литеродуре» ты использовала приемы любимых авторов?
Кое-чьи следы однозначно можно обнаружить, но я не нарочно. И не могу сказать, что очень люблю произведения, влияние которых ощущается в повести. Тут и Сэлинджера можно приметить, и «Чучело», и «Похороните меня за плинтусом», и блаженненьких героев Лескова, и «Дон Кихота» Сервантеса, и отпечатки пальцев романтиков.
Сейчас ты работаешь над романом о Великой Отечественной войне «Улица Ручей». Почему ты выбрала эту тему?
Во-первых, не так много подростковых книг о войне, написанных вне советского канона «Одним пинком под зад ногой прогнали монстров в рогатых касках» и вне новомодного типа «Гитлер шел пивом Русь поить». Война обросла таким количеством самых разнообразных мифов, что хочется наконец попытаться написать нечто демифологизированное. Во-вторых, у меня с раннего детства есть мечта идиота — попасть на Парад Победы. Но я даже по телевизору его редко видела, потому что у моей мамы и ее брата-двойняшки день рождения 9 мая, и до смерти дяди мы ездили утром 9 мая в Подмосковье, в гости к дяде. Меж тем с годами в душе накапливалось нечто эдакое, из серии «рвать тельняху на груди». Наконец я с друзьями-певчими стала рвать глотку и гармонь на Красной площади. Мы поздравляли ветеранов, толпы народа собирали, а потом через Красную площадь стал проходить «Бессмертный полк» — не уверена, что уместно в серьезном шествии памяти героев орать песни. Но желание рвать в клочья баян никуда не исчезло, можно считать, что мой роман — метафизический порванный баян или билет на парад.
Ну а если серьезно, то меня интересуют переломные моменты не только в жизни одного человека, но и в жизни человечества, в истории. Пожалуй, ничего я так не боюсь, как войны.
А в чем главный страх?
Мы видим, что Гитлер-то капут, а дело его — еще не совсем, начиная с ушибленных на всю голову фанатиков с имперским флагом и призывами воскресить батюшку-царя и продолжая «добреньким» отношением в нашем обществе к больным и инвалидам. Особенно работники социальной сферы ухитряются отличиться. Очень симпатичный латентный фашизм. Мы с Лариком в детской поликлинике зашли в лифт, а на следующем этаже стоит женщина с угрюмым ребенком и спрашивает: «Ничего, что мы с вами поедем? Тут у меня детдомовский, не обращайте внимания».
Правила жизни литеродуры
«РР» публикует фрагменты повести Юлии Линде о любви, взрослении, поколении нулевых и «поэтариях»
«Я лично влюбилась впервые в первом классе, а во втором — вторично. Первой моей любовью стал Питер Пэн. Ржать не надо, а! Ну, он был получше одноклассников, скучных до зубовного скрежета: у них даже хулиганить фантазии не хватало — серость. Максимум приносили готовые приколы из магазина “Ржунимагу”: всем давно известные клизмы, когти, сопли, кровавый глаз, личинку мадагаскарика и прочую дрянь».
«Периодически я приклеивала уши скотчем, но отдирать потом адски больно, теперь вон уши волосами прижимаю, и если хвост потуже затянуть, — норм. Хвост и уши — это еще не самая большая проблема, можно выкрутиться, гораздо хуже то, что я хронически прыщавая и нескладная паучиха, всю жизнь возвышалась над головами ровесников, как телебашня. Надеюсь, расти я уже перестала, потому что в пятнадцать лет быть ростом 185 сантиметров — это перебор, а если к восемнадцати я стану двухметровой? Остается только ходить горбушкой, складываться пока не научилась…»
«Мама по юности отжигала и покруче. Тогда оказался, как говорится, на волне русский рок, и она частенько посещала концерты, несмотря на то что среди неформалов водилось запредельно много отморозков».
«Они бузят, что мы, рожденные в нулевых, — нули полные, ничего не хотим, ни к чему не стремимся, а только потребляем… Как можно чего-то желать, если у нас отняли время? И с рождения прогрузили карьерным ростом, репетиторами, кружками, развивашками… за нас уже все решили: “Ешь поп-корн и молчи, все включено”. Пасибы за заботу. Теперь мы все — ноль? Только ни фига этот ноль не пустота — он точка отсчета. (Хей, Миллениум!) Сидите сами с нулями в башке, а я хочу вернуть смысл, реанимировать трагедию, оду и житие, потому что разрушать дальше уже некуда. Только белый лист. Фига».
«Кто это вообще придумал — лито? Разве не ясно, что поэтам гораздо лучше в одиночестве? Чес-слово, подозревала, что поэзия — личное дело, а не публичное, а тут какое-то массовое производство, “Поэты, творите широкими массами”, “Поэтарии всех стран, объединяйтесь!” Отличненько, кек! Мне только поэтариев не хватало для счастья. Что они там делают? Шлифуют друг другу стиль? Нормализуют сердечный ритм?»
Фотография: из личного архива Юлии Линде
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl